Вы используете устаревший браузер. Этот и другие сайты могут отображаться в нём некорректно.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
Вам необходимо обновить браузер или попробовать использовать другой.
[Лит. конкурс №2] Литературный конкурс прозы. Работы 1 этапа
- Автор темы Лилиана
- Дата начала
- Статус
- В этой теме нельзя размещать новые ответы.
Участник №1 "Она"
Сергей вылез из вагона и, слегка прищурившись, посмотрел на раннее утреннее солнце. Электричка, недовольно фыркнув своими автоматическими дверьми, резво укатила прочь к следующим станциям. А он остался. И, если не считать парочки грибников пенсионного возраста, совершенно один.
Поправив на плечах небольшой рюкзак, он двинулся прочь от железнодорожной насыпи в лесок, за которым, буквально в трёх-пяти километрах виднелись невысокие горы. Они-то, а вернее вид, открывающийся с этих гор, и являлись целью однодневной вылазки юного фотографа.
Лесная прохлада, ещё не развеявшаяся с ночи, приятно холодила лицо. Тяжёлые, армейские ботинки уверенно шагали по чуть сыроватой почве, встречая иногда островки не растаявшего снега.
Весна уже вступала в свои права, но проказница зима упорно не сдавалась. И хотя красный столбик спиртового термометра за окном уже с неделю упорно показывал плюсовую температуру, на северных склонах холмов этого как будто не замечали.
Выйдя из леса и поднявшись на первый невысокий холм, Сергей решил передохнуть и сделать первую серию снимков.
Расчехлённая зеркалка Nikon весело засветилась цветным экранчиком и отрапортовала о своей боевой готовности. Поэкспериментировав с чувствительностью и выдержкой, Сергей сделал десяток снимков и остался доволен. Собравшись было двинуться дальше, он вдруг заметил какое-то движение внизу.
Там, в довольно широкой ложбинке между следующим холмом, охотилась лисица. Солнечное тепло разбудило всю полевую живность, и оголодавшиеся и соскучившиеся по свободе зверьки беспечно вылезали наружу.
Момент был довольно интересным, и Сергей полез в рюкзак за своей «телемакро». Однако, повернувшись, он увидел на земле продолговатую тень, которая почти касалась его рюкзака, сброшенного на землю. Кто-то стоял сзади.
Зародившийся было испуг, увеличился практически до бесконечности, когда Сергей поднял глаза.
«Медведь!!!» Подумал он, но сказал совершенно другое:
– А-а-а-а!!!!
Не помня себя, он рванул прочь от опасности, и даже успел сделать пару шагов, но склон оказался слишком коварен и при очередном касании стопа подломилась и пронзённая жуткой болью, повлекла Сергея в неуправляемое падение.
Совершив несколько кувырков и сильно стукнувшись головой, Сергей остановился. Боль была жуткая, в глазах пульсировала темнота.
«Лишь бы не отключиться, лишь бы не отключиться..,» Повторял он.
Он не отключился. Адреналин не позволил. Вспомнив, от чего он бежал, Сергей открыл глаза.
Медведь спускался к нему. Хотя для медведя он был довольно странен. Ростом был примерно с человека, передвигался на двух лапах. Вроде нормально, но вот гораздо более лёгкое сложение и… одежда. Да, это была, несомненно, одежда. Чёрная, под цвет короткой, слишком короткой для медведя шерсти, с глубокими вырезами в самых неожиданных местах. Точнее даже наоборот, скорее вырезы преобладали, а одежда появлялась небольшими наплывами в самых неожиданных местах.
Как бы там ни было, медведь, или существо похожее на медведя, или точнее даже на огромного, двуногого волка, приближалось.
В сознании сразу проснулись образы киношных оборотней, кровожадно нападающих на обречённых статистов, и какое-то дикое понимание, что это всё стало реальностью. Правдой, в которую никогда не поверишь, пока сам не увидишь.
Не дремавший инстинкт самосохранения вновь подстегнул к действию. Чуть приподнявшись на повреждённой ноге, Сергей попытался откатиться в сторону, но понял, что это бесполезно. Его кувырки остановил лесок небольшого кустарника, и прокатиться сейчас сквозь него, так же не было никакой возможности.
Тогда он попытался встать на карачки и хотел было уже рвануть на двух руках и одной ноге прочь, как вдруг почувствовал, что на повреждённой лодыжке смыкается чья-то… рука? Лапа?
Его как током шибануло. Руки мгновенно подкосились и он распластался на земле.
Наверно Сергей всё-таки вырубился. Потому что ему пришлось открыть глаза и секунду соображать, где он. Сообразив, он повернулся на спину и сел, отметив, что острая боль в ноге прошла. Так же он отметил, что лисица, вблизи существо больше походило на огромную чёрную лису, сидит рядом и смотрит на него.
Сергей попытался, было испугаться, но не смог. Вот так просто не смог, не захотел. Как будто лиса-переросток в одежде, знакома ему со школы и они вообще выросли в одном подъезде.
Осмотрев лису внимательней, помимо умных глаз, стоячих ушек, с какими-то вколотыми клипсами и цепочки на шее он заметил широкий, светящийся синеватыми прожилками браслет на левой лапе.
«Либо я псих, либо оборотни носят продвинутые часы, либо… либо это первый контакт»
Тяжело сглотнув, он через силу спросил:
– Ты оттуда? – рукой Сергей медленно указал на небо.
Собеседница, а уверенность в том, что это «она» подкрепляли кое-какие признаки, слегка подняла мордочку наверх и, указав немного в другую часть неба, что-то рыкнула в ответ.
– Я оттуда, – донеслось вкрадчивым женским, вполне себе человеческим голосом, правда, откуда-то с запястья.
Невесть куда пропавший страх, по-прежнему не появлялся и осмелевший Сергей, сделав приветственный жест рукой, выдохнул:
– Рады приветствовать братьев по разуму! Я – Сергей!
Лиса что-то прыснула в ответ как будто усмехнувшись, но браслет, выполнявший роль переводчика мелодично заявил:
– Приятно. Я Эррир. Не брат. Самка. Нижняя. Одна. Не много.
С трудом переварив полученную информацию, юноша продолжил.
– Одна? А как же, звездолёт, помпезность, главы правительств?
Эррир медлила, вслушиваясь в перевод, походивший не то на скулёж, не то на ультразвуковое рычание.
– Инкогнито. Ты случайность. Помешала. Исправила. – Лиса указала когтистым пальцем на лодыжку Сергея.
Сергей тоже посмотрел на неё. Пошевелил. Боли не было.
– Нет контакта. Нет правительства. Захотела умереть здесь. Разрешили.
– Умереть? – Парень немного опешил, и даже не знал что сказать.
Эррир тем временем повернула морду в сторону, громко тявкнула и сделала какой-то жест над своим браслетом.
Там куда она смотрела, что-то зашуршало и из кустов юрко выскочила лисичка, недавно игравшая вдалеке.
Совершенно не боясь, она вплотную приблизилась к Эррир и стала тереться о её коленку.
– Не боишься ты. Не боится она. Не боюсь я. Я не опасная.
Сказав это, Эррир чуть оскалила ряд своих белоснежных клыков. Вероятно в улыбке. Действительно, выглядело очень мило.
Словно о чём-то вспомнив, Сергей хлопнул себя по груди и, не найдя искомого, стал оглядываться по сторонам.
Фотоаппарат лежал недалеко, его ремешок зацепился за высокую травинку и был хорошо виден. Сергей хотел было дёрнутся за ним, но Эррир сказала:
– Не успеешь. Уйду раньше.
– Куда? Зачем? Объясни. – Удивляясь собственной открытости и наглости, вопрошал Сергей.
Эррир на секунду задумалась и, с тоской погладив зверюшку подле себя, проговорила:
– Как ты не боишься, так ты не расскажешь, твоё второе Ты согласно со мной. Никто, кроме тебя не будет знать. Другой такой же эксперимент. Далеко, но не имеет значения. Ищем Их, но не нашли. Нашли много вас. Много нас. Не вступаем. Рано. Не хотим. Я старая. Никогда не видела таких. Похожи на нас сильнее всех.
Эррир снова погладила рыжехвостую лису, ответившую на ласку забавным сопением.
Сергею Эррир совсем не казалась старой и её слова не укладывались в голове. Мотнув головой, он встал и направился к фотоаппарату. Разум упрямо твердил о вещественных доказательствах и прочей ерунде. Вот он взял Nikon в руки и хотел уже было повернуться, как по глазам резанула яркая вспышка.
На том месте, где сидела Эррир, виднелось лишь выжженное пятно. Рядом с ним отряхивалась и чихала рыжехвостая.
Сергей с каким-то странным чувством подошёл к месту и почти на автомате щёлкнул его. Лисичка, вздрогнула от едва слышного щелчка затвора и бросилась наутёк.
Юноша проводил её удивлённым взглядом. Потом вспомнил слова Эррир и попытался сказать вслух, что он только что видел. Но не смог. Сколько не пытался он открыть рот и сказать три простых слова: «Я видел пришельца» у него это не получалось.
Он попытался было набить это как комментарий к фотографии, больше похожей на снимок костровища, но послушный палец, войдя в меню вдруг застыл как вкопанный, не в силах выбрать что-то определённое.
Второе «Ты». Как назвала его Эррир, похоже, действительно не давало ему это сделать. «Никто, кроме тебя…»
Она
Сергей вылез из вагона и, слегка прищурившись, посмотрел на раннее утреннее солнце. Электричка, недовольно фыркнув своими автоматическими дверьми, резво укатила прочь к следующим станциям. А он остался. И, если не считать парочки грибников пенсионного возраста, совершенно один.
Поправив на плечах небольшой рюкзак, он двинулся прочь от железнодорожной насыпи в лесок, за которым, буквально в трёх-пяти километрах виднелись невысокие горы. Они-то, а вернее вид, открывающийся с этих гор, и являлись целью однодневной вылазки юного фотографа.
Лесная прохлада, ещё не развеявшаяся с ночи, приятно холодила лицо. Тяжёлые, армейские ботинки уверенно шагали по чуть сыроватой почве, встречая иногда островки не растаявшего снега.
Весна уже вступала в свои права, но проказница зима упорно не сдавалась. И хотя красный столбик спиртового термометра за окном уже с неделю упорно показывал плюсовую температуру, на северных склонах холмов этого как будто не замечали.
Выйдя из леса и поднявшись на первый невысокий холм, Сергей решил передохнуть и сделать первую серию снимков.
Расчехлённая зеркалка Nikon весело засветилась цветным экранчиком и отрапортовала о своей боевой готовности. Поэкспериментировав с чувствительностью и выдержкой, Сергей сделал десяток снимков и остался доволен. Собравшись было двинуться дальше, он вдруг заметил какое-то движение внизу.
Там, в довольно широкой ложбинке между следующим холмом, охотилась лисица. Солнечное тепло разбудило всю полевую живность, и оголодавшиеся и соскучившиеся по свободе зверьки беспечно вылезали наружу.
Момент был довольно интересным, и Сергей полез в рюкзак за своей «телемакро». Однако, повернувшись, он увидел на земле продолговатую тень, которая почти касалась его рюкзака, сброшенного на землю. Кто-то стоял сзади.
Зародившийся было испуг, увеличился практически до бесконечности, когда Сергей поднял глаза.
«Медведь!!!» Подумал он, но сказал совершенно другое:
– А-а-а-а!!!!
Не помня себя, он рванул прочь от опасности, и даже успел сделать пару шагов, но склон оказался слишком коварен и при очередном касании стопа подломилась и пронзённая жуткой болью, повлекла Сергея в неуправляемое падение.
Совершив несколько кувырков и сильно стукнувшись головой, Сергей остановился. Боль была жуткая, в глазах пульсировала темнота.
«Лишь бы не отключиться, лишь бы не отключиться..,» Повторял он.
Он не отключился. Адреналин не позволил. Вспомнив, от чего он бежал, Сергей открыл глаза.
Медведь спускался к нему. Хотя для медведя он был довольно странен. Ростом был примерно с человека, передвигался на двух лапах. Вроде нормально, но вот гораздо более лёгкое сложение и… одежда. Да, это была, несомненно, одежда. Чёрная, под цвет короткой, слишком короткой для медведя шерсти, с глубокими вырезами в самых неожиданных местах. Точнее даже наоборот, скорее вырезы преобладали, а одежда появлялась небольшими наплывами в самых неожиданных местах.
Как бы там ни было, медведь, или существо похожее на медведя, или точнее даже на огромного, двуногого волка, приближалось.
В сознании сразу проснулись образы киношных оборотней, кровожадно нападающих на обречённых статистов, и какое-то дикое понимание, что это всё стало реальностью. Правдой, в которую никогда не поверишь, пока сам не увидишь.
Не дремавший инстинкт самосохранения вновь подстегнул к действию. Чуть приподнявшись на повреждённой ноге, Сергей попытался откатиться в сторону, но понял, что это бесполезно. Его кувырки остановил лесок небольшого кустарника, и прокатиться сейчас сквозь него, так же не было никакой возможности.
Тогда он попытался встать на карачки и хотел было уже рвануть на двух руках и одной ноге прочь, как вдруг почувствовал, что на повреждённой лодыжке смыкается чья-то… рука? Лапа?
Его как током шибануло. Руки мгновенно подкосились и он распластался на земле.
Наверно Сергей всё-таки вырубился. Потому что ему пришлось открыть глаза и секунду соображать, где он. Сообразив, он повернулся на спину и сел, отметив, что острая боль в ноге прошла. Так же он отметил, что лисица, вблизи существо больше походило на огромную чёрную лису, сидит рядом и смотрит на него.
Сергей попытался, было испугаться, но не смог. Вот так просто не смог, не захотел. Как будто лиса-переросток в одежде, знакома ему со школы и они вообще выросли в одном подъезде.
Осмотрев лису внимательней, помимо умных глаз, стоячих ушек, с какими-то вколотыми клипсами и цепочки на шее он заметил широкий, светящийся синеватыми прожилками браслет на левой лапе.
«Либо я псих, либо оборотни носят продвинутые часы, либо… либо это первый контакт»
Тяжело сглотнув, он через силу спросил:
– Ты оттуда? – рукой Сергей медленно указал на небо.
Собеседница, а уверенность в том, что это «она» подкрепляли кое-какие признаки, слегка подняла мордочку наверх и, указав немного в другую часть неба, что-то рыкнула в ответ.
– Я оттуда, – донеслось вкрадчивым женским, вполне себе человеческим голосом, правда, откуда-то с запястья.
Невесть куда пропавший страх, по-прежнему не появлялся и осмелевший Сергей, сделав приветственный жест рукой, выдохнул:
– Рады приветствовать братьев по разуму! Я – Сергей!
Лиса что-то прыснула в ответ как будто усмехнувшись, но браслет, выполнявший роль переводчика мелодично заявил:
– Приятно. Я Эррир. Не брат. Самка. Нижняя. Одна. Не много.
С трудом переварив полученную информацию, юноша продолжил.
– Одна? А как же, звездолёт, помпезность, главы правительств?
Эррир медлила, вслушиваясь в перевод, походивший не то на скулёж, не то на ультразвуковое рычание.
– Инкогнито. Ты случайность. Помешала. Исправила. – Лиса указала когтистым пальцем на лодыжку Сергея.
Сергей тоже посмотрел на неё. Пошевелил. Боли не было.
– Нет контакта. Нет правительства. Захотела умереть здесь. Разрешили.
– Умереть? – Парень немного опешил, и даже не знал что сказать.
Эррир тем временем повернула морду в сторону, громко тявкнула и сделала какой-то жест над своим браслетом.
Там куда она смотрела, что-то зашуршало и из кустов юрко выскочила лисичка, недавно игравшая вдалеке.
Совершенно не боясь, она вплотную приблизилась к Эррир и стала тереться о её коленку.
– Не боишься ты. Не боится она. Не боюсь я. Я не опасная.
Сказав это, Эррир чуть оскалила ряд своих белоснежных клыков. Вероятно в улыбке. Действительно, выглядело очень мило.
Словно о чём-то вспомнив, Сергей хлопнул себя по груди и, не найдя искомого, стал оглядываться по сторонам.
Фотоаппарат лежал недалеко, его ремешок зацепился за высокую травинку и был хорошо виден. Сергей хотел было дёрнутся за ним, но Эррир сказала:
– Не успеешь. Уйду раньше.
– Куда? Зачем? Объясни. – Удивляясь собственной открытости и наглости, вопрошал Сергей.
Эррир на секунду задумалась и, с тоской погладив зверюшку подле себя, проговорила:
– Как ты не боишься, так ты не расскажешь, твоё второе Ты согласно со мной. Никто, кроме тебя не будет знать. Другой такой же эксперимент. Далеко, но не имеет значения. Ищем Их, но не нашли. Нашли много вас. Много нас. Не вступаем. Рано. Не хотим. Я старая. Никогда не видела таких. Похожи на нас сильнее всех.
Эррир снова погладила рыжехвостую лису, ответившую на ласку забавным сопением.
Сергею Эррир совсем не казалась старой и её слова не укладывались в голове. Мотнув головой, он встал и направился к фотоаппарату. Разум упрямо твердил о вещественных доказательствах и прочей ерунде. Вот он взял Nikon в руки и хотел уже было повернуться, как по глазам резанула яркая вспышка.
На том месте, где сидела Эррир, виднелось лишь выжженное пятно. Рядом с ним отряхивалась и чихала рыжехвостая.
Сергей с каким-то странным чувством подошёл к месту и почти на автомате щёлкнул его. Лисичка, вздрогнула от едва слышного щелчка затвора и бросилась наутёк.
Юноша проводил её удивлённым взглядом. Потом вспомнил слова Эррир и попытался сказать вслух, что он только что видел. Но не смог. Сколько не пытался он открыть рот и сказать три простых слова: «Я видел пришельца» у него это не получалось.
Он попытался было набить это как комментарий к фотографии, больше похожей на снимок костровища, но послушный палец, войдя в меню вдруг застыл как вкопанный, не в силах выбрать что-то определённое.
Второе «Ты». Как назвала его Эррир, похоже, действительно не давало ему это сделать. «Никто, кроме тебя…»
Участник № 2 "Совсем другая история"
Совсем другая история
Когда-то Древние говорили, что наш мир стоит на слоне, ките и черепахе. Но мы все знаем, что это не так. На самом-то деле, вначале это были четыре медведицы. Это были не просто медведицы, а настоящие леди. У них была только одна слабость – они очень любили азартные игры. В карты, например. Они садились за круглый стол и играли ночи напролет. Когда им везло, они сталкивали мохнатые коричневые лапы с отполированными пилочкой когтями, когда не везло – удрученно качали головами, переглядываясь и передавая друг дружке козырные карты под столом. Обычно им все же везло, так что их четверку даже прозвали «Блистательные Леди-медведи!»
Но всякий бывалый игрок знает, что долго выигрывать невозможно, а дамы ветреннее, чем Удача, и не встретишь. (Ну разве что Ветряная Мадам, что забавляется с мельницами, и никогда даже не пробовала играть в карты – при ее приближении они все равно все разлетаются)
Так или иначе, но леди-медведи проиграли. Они проиграли все свои деньги и драгоценности, но у них же остался целый мир!
-Нехорошо ставить его, нам доверили охранять мир по службе, он не наша собственность. – Сказала самая умная из них, но сестрицы ее переубедили, да и поиграть очень уж хотелось.
Так что леди-медведи поставили сначала все горы, что у них были. И проиграли.
Затем они также проиграли все моря, океаны и реки. После – каждое облачко. Наконец, они проиграли города и страны, государства и правительства, и даже Голландию.
После этого у медведей не осталась права гулять по облакам, пересекать вплавь моря, а появившись в какой-нибудь стране, они рисковали сразу отправиться за решетку. Единственным их убежищем, что у них хватило ума не проиграть, были леса. Там они теперь и обитают, пристыженные.
А земной шар передали в руки (лапы, плавники) Слона, Кита и Черепахи. Те даже не смотрят в сторону карт.
Правда, говорят, очень любят волейбол…
Но это совсем другая "совсем другая история."
Когда-то Древние говорили, что наш мир стоит на слоне, ките и черепахе. Но мы все знаем, что это не так. На самом-то деле, вначале это были четыре медведицы. Это были не просто медведицы, а настоящие леди. У них была только одна слабость – они очень любили азартные игры. В карты, например. Они садились за круглый стол и играли ночи напролет. Когда им везло, они сталкивали мохнатые коричневые лапы с отполированными пилочкой когтями, когда не везло – удрученно качали головами, переглядываясь и передавая друг дружке козырные карты под столом. Обычно им все же везло, так что их четверку даже прозвали «Блистательные Леди-медведи!»
Но всякий бывалый игрок знает, что долго выигрывать невозможно, а дамы ветреннее, чем Удача, и не встретишь. (Ну разве что Ветряная Мадам, что забавляется с мельницами, и никогда даже не пробовала играть в карты – при ее приближении они все равно все разлетаются)
Так или иначе, но леди-медведи проиграли. Они проиграли все свои деньги и драгоценности, но у них же остался целый мир!
-Нехорошо ставить его, нам доверили охранять мир по службе, он не наша собственность. – Сказала самая умная из них, но сестрицы ее переубедили, да и поиграть очень уж хотелось.
Так что леди-медведи поставили сначала все горы, что у них были. И проиграли.
Затем они также проиграли все моря, океаны и реки. После – каждое облачко. Наконец, они проиграли города и страны, государства и правительства, и даже Голландию.
После этого у медведей не осталась права гулять по облакам, пересекать вплавь моря, а появившись в какой-нибудь стране, они рисковали сразу отправиться за решетку. Единственным их убежищем, что у них хватило ума не проиграть, были леса. Там они теперь и обитают, пристыженные.
А земной шар передали в руки (лапы, плавники) Слона, Кита и Черепахи. Те даже не смотрят в сторону карт.
Правда, говорят, очень любят волейбол…
Но это совсем другая "совсем другая история."
Участник № 3 "Работа смертью"
Чудесный весенний день. Алексей вдохнул полной грудью. В воздухе вкусно пахло цветущей сиренью, в этом году она зацвела особенно рано. На деревьях сидели птицы, от зимнего снега не оставалось и следа, около противоположного подъезда мать с ребенком вышли покормить голубей зернышками и хлебом. Алексей улыбнулся. Какой чудесный день. Но нужно идти. Он быстрым шагом дошел до остановки, сел на маршрутку и поехал в центр. Да, все уже начиналось. Алексей каждый год ходил смотреть на парад 9 мая. Он достал из-за пазухи фотографию деда, Алексей всегда носил её с собой. Он никогда не видел деда, знал лишь, что тот погиб на войне, за несколько дней до её окончания, пал жертвой пули снайпера.
Начался парад. Солдаты маршировали в ногу перед народом. Собралась огромная толпа. Алексей никогда не любил находиться в гуще людей, но в этот момент чувство патриотизма охватило его душу. Он услышал шепот за свой спиной:
-Значит, собираемся завтра, на Губкина 56, правильно?
-Да, умница, все правильно понял.
-Хорошо.
Алексей решил не обращать внимания на этот разговор. Ну, собираются люди, и что с того? Хотя чем-то их голоса определенно привлекли его. Этакая «таинственная» интонация. Может секта какая-то? А какая вообще разница? Алексей продолжил смотреть на парад. Марш солдат был прерван. Одному из них выстрелили в голову. Толпа вздрогнул, женщины закричали, дети заплакали. Ещё выстрел и ещё. Группа людей в масках, вооруженных автоматами выскочили из-за угла и расстреливали не только марширующих солдат, но и мирных жителей. Российский флаг был изорван в клочья автоматными пулями, вместо него подняли красный флаг со знаменитой фашисткой свастикой. Люди в масках быстро отступали. Несколько из них были убиты, что уже не имело значения. Парад был сорван. Алексей был в отчаянии, солдат убитый в голову, как и дед. Милиция оцепила район. Да что от них толку? На параде, целью которого было напомнить людям о победе в великой отечественной войне, мы… проиграли. Как мерзко это звучит.
После небольшого допроса в милиции Алексей пошел домой. Несколько часов он думал над произошедшим на параде, и вспомнил шепоты за спиной. Неужели разговаривали те самые нацисты? Да, скорее всего это так. Если подумать, то вероятность была очень мала, но в том момент Алексей не думал, он постепенно сходил с ума, произошедшие события вызывали у него смесь ярости и отчаяния. Он подошел к шкафу и отрыл свое старое охотничье ружье. Проверил его, должно стрелять. Он засунул в вещмешок патроны, прицепил к поясу кобуру с пистолетом. Этот пистолет когда-то подарили Алексею на 23 февраля, лицензия на ношение оружия у Алексея была, все-таки он работал в правоохренительных органах 10 лет. Алексей подошел к письменному столу, отодвинул один ящик и достал конверт, открыв он, достал пачку денег. Затем Алексей вышел из дома, нужно кое-куда зайти.
Он вышел из дома. Под ногами – грязь и лужи. Запах сирени перебил запах бензина, мусора и жженой резины. Черная кошка сидела у лестницы и доедала воробья, её морда была в крови. Алексей пошел к остановке, снова. Его сапоги выстукивали ритм, отсчитывая последние часы нацистских ублюдков. Алексей подумал, что с оружием ему никуда не уехать, и пошел переулками к своей цели, стараясь никому не попадаться на глаза. По пути он зашел в оружейный магазин своего знакомого и прикупил патронов, для ружья и пистолета. Ну что же, пора… Вот перед ним дом номер 56, по улице Губкина. Алексей посмотрел на наручные часы. 3 часа ночи, пора.
Он сломал замок и пинком открыл дверь, вскинув ружье. Внутри были люди, пьяные. На тумбочке лежали маски, в которых они пришли на площадь сегодня днем, из соседней комнаты можно было услышать чьи-то крики, на кресле лежали автоматы. Не разбираясь кто есть кто Алексей сделал выстрел. Первому нацисту разнесло голову. Остальные вскочили, мигом протрезвели и постарались схватить оружие.
-Ну, щазззз…
В ярости Алексей сделал ещё один выстрел, и ещё, и ещё, и ещё… Патроны кончились, Алексей отбросил ружье и взяв пистолет всадил ещё несколько пуль в голову нациста. Кто-то подполз к оружию, но Алексей вдарил ему с ноги и пристрелил. Достав из вещмешка коробку патронов Алексей перезарядил ружье и снова стал стрелять. Через 5 минут все нацисты были убиты. Алексей перезарядил пистолет и сделал всем контрольный выстрел в голову. Как вдруг… Из задней комнаты вышел один из них, в маске, вооруженный автоматом. Алексей вскинул ружье, но было поздно, железо впилось ему в плоть, он упал на пол, выронив оружие. Нацист подошел к его телу, нацелил автомат и сделал последний выстрел. Кровь залила глаза Алексея, а дальше была лишь темнота…
Алексей очнулся через несколько часов. Все вокруг было белок, будто реальность исчезла, и осталась лишь пустота. Он услышал голос:
-Очнулся? Наверное, твоя душа ещё не окончательно мертва.
Алексей перепугался. Он пощупал голову и понял что там дырка от пули. Вся одежда была залита кровью… Его кровью! Рядом с Алексеем появилось существо, одетой в богатую одежду, голову украшала золотая корона.
-Ну и как тебе?
-Кккккто ты?
-Смерть.
Алексей молчал несколько минут, до него доходило, что он уже не жив, но он никогда не представлял себе, что будет после смерти. Наконец он пришел в себя.
-А почему без косы?
Смерть вздохнуло.
-Ты не оригинален. Чуть ли не каждый третий это спрашивает.
-Ага, догадываюсь…
Ещё минута неловкого молчания. Наконец Смерти это надоело.
-Ладно, я должна тебе кое-что сказать. Ты совершил преступление, убил людей, поддался гневу и безумию, дал своим инстинктам выйти из под контроля.
Алексей лег. Пола здесь нет, он попытался вдохнуть, и понял, что воздуха тоже нет. А надо ли мертвецам вообще дышать?
-Я понимаю, что поступил ужасно. Делай со мной что хочешь, можешь отправить в Ад, я готов.
Смерть засмеялось, Алексею показалось, что весь мир вздрогнул, хотя тут и в помине не было никакого мира.
-Нравишься ты мне, парень. Ада нет, как и Рая, и реинкарнации тоже нет. Люди просто придумали все это, что бы ни боятся меня, они хотят верить, что если они жили хорошо – то и после смерти будут жить хорошо. Дурачье. Но у тебя на земле ведь остались незаконченные дела, верно?
Алексей кивнул.
-Я могу помочь тебе закончить начатое. Но за это ты станешь Жнецом – одним из моих слуг, согласен?
Алексей стал думать над этим. С одной стороны ему хочется отомстить, с другой стороны, вечно служить кому-то…
-У тебя осталось 3 минуты. Через 3 минуты твоя душа разложиться, и тогда даже я не смогу помочь. Ты согласен или нет?
Алексей встал.
-Да, согласен.
-Прекрасно.
Смерть хлопнула в ладоши, от которых пошла пыль. Пыль охватила всю эту пустоту, забралась Алексею в рот, нос, уши.
-Апчхи!
Алексей открыл глаза. Убийца в маске стоял спиной к нему. Алексей осмотрел свои руки. Плоти на них не оставалось, только кости, как у скелета. Алексей встал. Его мертвое тело осталось лежать на месте, этого стоило ожидать. Алексей подошел к автомату, лежащему на кресле, схватил его и всадил несколько пуль в голову нациста. Вот так просто, тот упал на землю. Мертвый.
Смерть вышло из тени.
-Теперь мы в расчете. Надеюсь, тебе понравилось, мой слуга. Теперь я объясню тебе суть работы. Твоя работа будет заключаться в убийстве. Ты будешь чувствовать свою цель издалека и всегда сможешь найти её. Если будешь работать хорошо, я увеличу твои силы, а однажды может быть, даже разрешу тебе уволиться с этой работы. Ах да, в этом состоянии ты не сможешь взаимодействовать с материальным миром, мой слуга. Тебе придется найти себе мертвое тело… Позже. А пока что насладись свободой, завтра ты получишь свое первое задание, и полностью будешь принадлежать мне.
Смерть растворилось в воздухе. Алексей вдохнул воздух и понял, что дышать-то нечем. Нет, воздух тут есть, просто у него нет носа. Алексей пощупал лицо, пальцы ничего не чувствовали. В зеркале он наверняка тоже не отражается. Алексей пошел в сторону дома, последний раз посмотрел на улицы своего родного города. Цвела сирень, пели птицы… Даже без него. Все шло своим чередом. Был ли в его жизни хоть какой-то смысл? Возможно, был, но теперь не имеет значения, впереди не жизнь, впереди лишь бесконечная работа, работа убийцы, работа Смерти.
Работа Смертью.
Наконец наступило утро. Алексей посмотрел на часы. Уже полдень, ну что же, пора идти. Алексей встал с постели, быстро оделся, нацепил свою старую куртку, натянул сапоги и вышел из дома. Чудесный весенний день. Алексей вдохнул полной грудью. В воздухе вкусно пахло цветущей сиренью, в этом году она зацвела особенно рано. На деревьях сидели птицы, от зимнего снега не оставалось и следа, около противоположного подъезда мать с ребенком вышли покормить голубей зернышками и хлебом. Алексей улыбнулся. Какой чудесный день. Но нужно идти. Он быстрым шагом дошел до остановки, сел на маршрутку и поехал в центр. Да, все уже начиналось. Алексей каждый год ходил смотреть на парад 9 мая. Он достал из-за пазухи фотографию деда, Алексей всегда носил её с собой. Он никогда не видел деда, знал лишь, что тот погиб на войне, за несколько дней до её окончания, пал жертвой пули снайпера.
Начался парад. Солдаты маршировали в ногу перед народом. Собралась огромная толпа. Алексей никогда не любил находиться в гуще людей, но в этот момент чувство патриотизма охватило его душу. Он услышал шепот за свой спиной:
-Значит, собираемся завтра, на Губкина 56, правильно?
-Да, умница, все правильно понял.
-Хорошо.
Алексей решил не обращать внимания на этот разговор. Ну, собираются люди, и что с того? Хотя чем-то их голоса определенно привлекли его. Этакая «таинственная» интонация. Может секта какая-то? А какая вообще разница? Алексей продолжил смотреть на парад. Марш солдат был прерван. Одному из них выстрелили в голову. Толпа вздрогнул, женщины закричали, дети заплакали. Ещё выстрел и ещё. Группа людей в масках, вооруженных автоматами выскочили из-за угла и расстреливали не только марширующих солдат, но и мирных жителей. Российский флаг был изорван в клочья автоматными пулями, вместо него подняли красный флаг со знаменитой фашисткой свастикой. Люди в масках быстро отступали. Несколько из них были убиты, что уже не имело значения. Парад был сорван. Алексей был в отчаянии, солдат убитый в голову, как и дед. Милиция оцепила район. Да что от них толку? На параде, целью которого было напомнить людям о победе в великой отечественной войне, мы… проиграли. Как мерзко это звучит.
После небольшого допроса в милиции Алексей пошел домой. Несколько часов он думал над произошедшим на параде, и вспомнил шепоты за спиной. Неужели разговаривали те самые нацисты? Да, скорее всего это так. Если подумать, то вероятность была очень мала, но в том момент Алексей не думал, он постепенно сходил с ума, произошедшие события вызывали у него смесь ярости и отчаяния. Он подошел к шкафу и отрыл свое старое охотничье ружье. Проверил его, должно стрелять. Он засунул в вещмешок патроны, прицепил к поясу кобуру с пистолетом. Этот пистолет когда-то подарили Алексею на 23 февраля, лицензия на ношение оружия у Алексея была, все-таки он работал в правоохренительных органах 10 лет. Алексей подошел к письменному столу, отодвинул один ящик и достал конверт, открыв он, достал пачку денег. Затем Алексей вышел из дома, нужно кое-куда зайти.
Он вышел из дома. Под ногами – грязь и лужи. Запах сирени перебил запах бензина, мусора и жженой резины. Черная кошка сидела у лестницы и доедала воробья, её морда была в крови. Алексей пошел к остановке, снова. Его сапоги выстукивали ритм, отсчитывая последние часы нацистских ублюдков. Алексей подумал, что с оружием ему никуда не уехать, и пошел переулками к своей цели, стараясь никому не попадаться на глаза. По пути он зашел в оружейный магазин своего знакомого и прикупил патронов, для ружья и пистолета. Ну что же, пора… Вот перед ним дом номер 56, по улице Губкина. Алексей посмотрел на наручные часы. 3 часа ночи, пора.
Он сломал замок и пинком открыл дверь, вскинув ружье. Внутри были люди, пьяные. На тумбочке лежали маски, в которых они пришли на площадь сегодня днем, из соседней комнаты можно было услышать чьи-то крики, на кресле лежали автоматы. Не разбираясь кто есть кто Алексей сделал выстрел. Первому нацисту разнесло голову. Остальные вскочили, мигом протрезвели и постарались схватить оружие.
-Ну, щазззз…
В ярости Алексей сделал ещё один выстрел, и ещё, и ещё, и ещё… Патроны кончились, Алексей отбросил ружье и взяв пистолет всадил ещё несколько пуль в голову нациста. Кто-то подполз к оружию, но Алексей вдарил ему с ноги и пристрелил. Достав из вещмешка коробку патронов Алексей перезарядил ружье и снова стал стрелять. Через 5 минут все нацисты были убиты. Алексей перезарядил пистолет и сделал всем контрольный выстрел в голову. Как вдруг… Из задней комнаты вышел один из них, в маске, вооруженный автоматом. Алексей вскинул ружье, но было поздно, железо впилось ему в плоть, он упал на пол, выронив оружие. Нацист подошел к его телу, нацелил автомат и сделал последний выстрел. Кровь залила глаза Алексея, а дальше была лишь темнота…
Алексей очнулся через несколько часов. Все вокруг было белок, будто реальность исчезла, и осталась лишь пустота. Он услышал голос:
-Очнулся? Наверное, твоя душа ещё не окончательно мертва.
Алексей перепугался. Он пощупал голову и понял что там дырка от пули. Вся одежда была залита кровью… Его кровью! Рядом с Алексеем появилось существо, одетой в богатую одежду, голову украшала золотая корона.
-Ну и как тебе?
-Кккккто ты?
-Смерть.
Алексей молчал несколько минут, до него доходило, что он уже не жив, но он никогда не представлял себе, что будет после смерти. Наконец он пришел в себя.
-А почему без косы?
Смерть вздохнуло.
-Ты не оригинален. Чуть ли не каждый третий это спрашивает.
-Ага, догадываюсь…
Ещё минута неловкого молчания. Наконец Смерти это надоело.
-Ладно, я должна тебе кое-что сказать. Ты совершил преступление, убил людей, поддался гневу и безумию, дал своим инстинктам выйти из под контроля.
Алексей лег. Пола здесь нет, он попытался вдохнуть, и понял, что воздуха тоже нет. А надо ли мертвецам вообще дышать?
-Я понимаю, что поступил ужасно. Делай со мной что хочешь, можешь отправить в Ад, я готов.
Смерть засмеялось, Алексею показалось, что весь мир вздрогнул, хотя тут и в помине не было никакого мира.
-Нравишься ты мне, парень. Ада нет, как и Рая, и реинкарнации тоже нет. Люди просто придумали все это, что бы ни боятся меня, они хотят верить, что если они жили хорошо – то и после смерти будут жить хорошо. Дурачье. Но у тебя на земле ведь остались незаконченные дела, верно?
Алексей кивнул.
-Я могу помочь тебе закончить начатое. Но за это ты станешь Жнецом – одним из моих слуг, согласен?
Алексей стал думать над этим. С одной стороны ему хочется отомстить, с другой стороны, вечно служить кому-то…
-У тебя осталось 3 минуты. Через 3 минуты твоя душа разложиться, и тогда даже я не смогу помочь. Ты согласен или нет?
Алексей встал.
-Да, согласен.
-Прекрасно.
Смерть хлопнула в ладоши, от которых пошла пыль. Пыль охватила всю эту пустоту, забралась Алексею в рот, нос, уши.
-Апчхи!
Алексей открыл глаза. Убийца в маске стоял спиной к нему. Алексей осмотрел свои руки. Плоти на них не оставалось, только кости, как у скелета. Алексей встал. Его мертвое тело осталось лежать на месте, этого стоило ожидать. Алексей подошел к автомату, лежащему на кресле, схватил его и всадил несколько пуль в голову нациста. Вот так просто, тот упал на землю. Мертвый.
Смерть вышло из тени.
-Теперь мы в расчете. Надеюсь, тебе понравилось, мой слуга. Теперь я объясню тебе суть работы. Твоя работа будет заключаться в убийстве. Ты будешь чувствовать свою цель издалека и всегда сможешь найти её. Если будешь работать хорошо, я увеличу твои силы, а однажды может быть, даже разрешу тебе уволиться с этой работы. Ах да, в этом состоянии ты не сможешь взаимодействовать с материальным миром, мой слуга. Тебе придется найти себе мертвое тело… Позже. А пока что насладись свободой, завтра ты получишь свое первое задание, и полностью будешь принадлежать мне.
Смерть растворилось в воздухе. Алексей вдохнул воздух и понял, что дышать-то нечем. Нет, воздух тут есть, просто у него нет носа. Алексей пощупал лицо, пальцы ничего не чувствовали. В зеркале он наверняка тоже не отражается. Алексей пошел в сторону дома, последний раз посмотрел на улицы своего родного города. Цвела сирень, пели птицы… Даже без него. Все шло своим чередом. Был ли в его жизни хоть какой-то смысл? Возможно, был, но теперь не имеет значения, впереди не жизнь, впереди лишь бесконечная работа, работа убийцы, работа Смерти.
Участник № 4 "Бамс!"
Новый солнечный день уже вовсю гулял по майским разноцветным улицам, радуя прохожих. Но Она была слишком далеко от этого солнечного дня, и смотрела на него сквозь мутную прозрачность бесцветного воздуха, пытаясь понять, почему Она не там, где все. И Она понимала почему, но вслед за этим почему, возникало много других вопросов. Например, почему эта улица ни здесь где Она и почему у этой улицы нет Её. Обидно, до боли обидно. Бамс! Наверно если бы кто-нибудь Её увидел, он бы непременно помог Ей: выпустил бы отсюда навстречу новому солнечному дню, или бы просто убил Её. Проблема была только в том, что не было этого кого-то, кто бы мог Ей помочь, точнее он был, но только не для Неё.
Яркий солнечный свет слепил Ей глаза и Она почти могла его потрогать, небо, до неприличия голубое, висело ровным покрывалом и удивляло отсутствием облаков. Она заплакала, когда-то должно было это случиться. Бамс! Ей просто было до боли обидно, что это небо и это солнце рядом, но не с Ней, а с теми другими, которые их не замечают. И Она подумала, что они когда-нибудь обязательно заметят и небо, и солнце, но только тогда, когда ни того, ни другого уже не будет. Неправильно, очень неправильно. Она плакала, глупо и тихо плакала, нисколько не стыдясь своих слез, так как не перед кем было стыдиться. Бамс! А если бы даже и был этот кто-то, кому бы Её слезы показались постыдными, Она бы все равно не перестала плакать, разве только не стала бы так часто всхлипывать и дрожать всем своим маленьким телом.
Когда слезы кончились Ей стало совсем грустно. Мир, плывущий рядом с Ней, не особо обращал на Неё внимание, и это, необращенное на себя внимание Она воспринимала как личное оскорбление. Бамс! Особенно Её огорчало то, что мир был полон красок, лучей света, необъяснимого счастья, и все это проходило мимо Неё. Обидно, очень обидно. Неожиданно для себя, Она вдруг вспомнила свое детство. От этого Ей стало ещё грустнее, и Она опять чуть было не заплакала, но сдержалась. Все Её детство, казалось Ей каким-то странным и непонятным, и Ей пришла в голову мысль о том, как сильно изменился окружающий мир с того времени, хотя наверно мир ни капельки не изменился, изменилась Она сама, и самое страшное было в том, что стало непонятно когда и в чем это изменение произошло, а самое главное – зачем. Неожиданно Ей показалось, что Её детство на самом деле происходило не с ней, а с кем-то другим, а тот, с кем Её детство происходило, все время является Ей и совсем не хочет становиться собой. Бамс! Мысли становились все запутанней. Уйдя от воспоминаний, Она снова почувствовала тоску, так как перед Ней вновь во всем своем солнечном, ярком и разноцветном многообразий возник окружающий мир. Ей даже показалось, что он только для того и является таким солнечным, чтобы Она почувствовала тоску, и это ещё больше огорчило Её. Бамс! И ещё раз – Бамс! Бамс! Бамс! Бамс! А потом ещё раз – бамс! В этом самом Бамс, Она выражала всю свою обиду на весь окружающий мир, так как он такой большой и прекрасный, яркий и солнечный, необъятно огромный и безгранично великолепный, а Она всего лишь маленькая глупая муха, бьющаяся целую вечность в окно его сознания.
Новый солнечный день уже вовсю гулял по майским разноцветным улицам, радуя прохожих. Но Она была слишком далеко от этого солнечного дня, и смотрела на него сквозь мутную прозрачность бесцветного воздуха, пытаясь понять, почему Она не там, где все. И Она понимала почему, но вслед за этим почему, возникало много других вопросов. Например, почему эта улица ни здесь где Она и почему у этой улицы нет Её. Обидно, до боли обидно. Бамс! Наверно если бы кто-нибудь Её увидел, он бы непременно помог Ей: выпустил бы отсюда навстречу новому солнечному дню, или бы просто убил Её. Проблема была только в том, что не было этого кого-то, кто бы мог Ей помочь, точнее он был, но только не для Неё.
Яркий солнечный свет слепил Ей глаза и Она почти могла его потрогать, небо, до неприличия голубое, висело ровным покрывалом и удивляло отсутствием облаков. Она заплакала, когда-то должно было это случиться. Бамс! Ей просто было до боли обидно, что это небо и это солнце рядом, но не с Ней, а с теми другими, которые их не замечают. И Она подумала, что они когда-нибудь обязательно заметят и небо, и солнце, но только тогда, когда ни того, ни другого уже не будет. Неправильно, очень неправильно. Она плакала, глупо и тихо плакала, нисколько не стыдясь своих слез, так как не перед кем было стыдиться. Бамс! А если бы даже и был этот кто-то, кому бы Её слезы показались постыдными, Она бы все равно не перестала плакать, разве только не стала бы так часто всхлипывать и дрожать всем своим маленьким телом.
Когда слезы кончились Ей стало совсем грустно. Мир, плывущий рядом с Ней, не особо обращал на Неё внимание, и это, необращенное на себя внимание Она воспринимала как личное оскорбление. Бамс! Особенно Её огорчало то, что мир был полон красок, лучей света, необъяснимого счастья, и все это проходило мимо Неё. Обидно, очень обидно. Неожиданно для себя, Она вдруг вспомнила свое детство. От этого Ей стало ещё грустнее, и Она опять чуть было не заплакала, но сдержалась. Все Её детство, казалось Ей каким-то странным и непонятным, и Ей пришла в голову мысль о том, как сильно изменился окружающий мир с того времени, хотя наверно мир ни капельки не изменился, изменилась Она сама, и самое страшное было в том, что стало непонятно когда и в чем это изменение произошло, а самое главное – зачем. Неожиданно Ей показалось, что Её детство на самом деле происходило не с ней, а с кем-то другим, а тот, с кем Её детство происходило, все время является Ей и совсем не хочет становиться собой. Бамс! Мысли становились все запутанней. Уйдя от воспоминаний, Она снова почувствовала тоску, так как перед Ней вновь во всем своем солнечном, ярком и разноцветном многообразий возник окружающий мир. Ей даже показалось, что он только для того и является таким солнечным, чтобы Она почувствовала тоску, и это ещё больше огорчило Её. Бамс! И ещё раз – Бамс! Бамс! Бамс! Бамс! А потом ещё раз – бамс! В этом самом Бамс, Она выражала всю свою обиду на весь окружающий мир, так как он такой большой и прекрасный, яркий и солнечный, необъятно огромный и безгранично великолепный, а Она всего лишь маленькая глупая муха, бьющаяся целую вечность в окно его сознания.
Участник № 5
Нет, наверное, на свете человека, у которого бы не было совести. Она просто либо спящая, либо человек просто стесняется её. Мы с вами перенесёмся в забытую богом
деревушку Н.., в которой и проживает наш герой, простой работящий мужик, сорока пяти лет от роду. Был мужик очень обособленный, жил на отшибе деревни, ни к кому,
никогда, не за чем не обращался. Одет был просто, мощный волосатый торс прикрывала тельняшка, поверх всего была надета хиповенькая холщёвая куртка, на ногах
были одеты старые комуфлированные штаны и кирзовые сапоги. Лицо мужика было пропитано рабочим потом и усталостью. Всю свою жизнь он работал не покладая рук,
рубил лес, водил трактор, много умел мужик...
Всё имел он для простой холостятской жизни, хозяйство хорошо было налажено, большой дом, сад.
Задумался мужик как — то о своей жизни. Не к кому примкнуть, некому душу излить, «Что же делать» - подумал мужик, надо о семье задумываться, в город надо идти, в
деревне — то уж одни старики и старушки остались. Собрал мужик катомку, за плечё её забросил и пошёл. Долго шёл или коротко, одному только богу известно.
Искал наш герой себе свою героиню и нашёл. Несколько лет прожили вместе они, счастливо всё это время жили. Пришло время, пришёл час и день, жена по хозяйству
заправляла, муж на работу ходил, всё было размеренно и спокойно. Наскучило мужику в городе, захотел свободы, чистого воздуха, захотел той холостятской жизни...
«Поехали со мной в деревню, где чистый воздух, где трава колосится, где вода словно зеркало» - говорит муж жене. Согласилась жена, не долго думая.
Много лет с тех пор прошло, хоршо жили, не тужили, но вот беда, не было детей у них, не было по причине нам не известной и только из — за этого опечалена жена была,
что не родила мужу наследника, сына!
По соседству в доме мальчик жил, родители его погибли, жил один, вся деревня ему помогала чем могла.
Мужик всю свою жизнь жил сначала для себя, потом для жены своей и всё нажитое не с кем делить не хотел, что уж говорить, бессовестный! Пришёл как — то он к этому
мальчику, ободранному и голодному, сел напротив него, посмотрел ему в глаза и увидел в них свою совесть! Обнял мужик мальчика и понял, что искал, понял ради чего жил.
Долго просидели они обнявшися. Забрал мужик мальчика к себе домой, жена радушно их встретила. И стали они вместе за хозяйством смотреть, мальчика в сельскую школу
отдали и вырос он хорошим человеком!
Думал, думал мужик, жил ли он на свете и если жил, то зачем? Что нашёл, что потерял? А понял только одно, что не зря её прожил. С пользой.
Нет, наверное, на свете человека, у которого бы не было совести. Она просто либо спящая, либо человек просто стесняется её. Мы с вами перенесёмся в забытую богом
деревушку Н.., в которой и проживает наш герой, простой работящий мужик, сорока пяти лет от роду. Был мужик очень обособленный, жил на отшибе деревни, ни к кому,
никогда, не за чем не обращался. Одет был просто, мощный волосатый торс прикрывала тельняшка, поверх всего была надета хиповенькая холщёвая куртка, на ногах
были одеты старые комуфлированные штаны и кирзовые сапоги. Лицо мужика было пропитано рабочим потом и усталостью. Всю свою жизнь он работал не покладая рук,
рубил лес, водил трактор, много умел мужик...
Всё имел он для простой холостятской жизни, хозяйство хорошо было налажено, большой дом, сад.
Задумался мужик как — то о своей жизни. Не к кому примкнуть, некому душу излить, «Что же делать» - подумал мужик, надо о семье задумываться, в город надо идти, в
деревне — то уж одни старики и старушки остались. Собрал мужик катомку, за плечё её забросил и пошёл. Долго шёл или коротко, одному только богу известно.
Искал наш герой себе свою героиню и нашёл. Несколько лет прожили вместе они, счастливо всё это время жили. Пришло время, пришёл час и день, жена по хозяйству
заправляла, муж на работу ходил, всё было размеренно и спокойно. Наскучило мужику в городе, захотел свободы, чистого воздуха, захотел той холостятской жизни...
«Поехали со мной в деревню, где чистый воздух, где трава колосится, где вода словно зеркало» - говорит муж жене. Согласилась жена, не долго думая.
Много лет с тех пор прошло, хоршо жили, не тужили, но вот беда, не было детей у них, не было по причине нам не известной и только из — за этого опечалена жена была,
что не родила мужу наследника, сына!
По соседству в доме мальчик жил, родители его погибли, жил один, вся деревня ему помогала чем могла.
Мужик всю свою жизнь жил сначала для себя, потом для жены своей и всё нажитое не с кем делить не хотел, что уж говорить, бессовестный! Пришёл как — то он к этому
мальчику, ободранному и голодному, сел напротив него, посмотрел ему в глаза и увидел в них свою совесть! Обнял мужик мальчика и понял, что искал, понял ради чего жил.
Долго просидели они обнявшися. Забрал мужик мальчика к себе домой, жена радушно их встретила. И стали они вместе за хозяйством смотреть, мальчика в сельскую школу
отдали и вырос он хорошим человеком!
Думал, думал мужик, жил ли он на свете и если жил, то зачем? Что нашёл, что потерял? А понял только одно, что не зря её прожил. С пользой.
Участник № 6 "Она думала о нем весь день"
...Она думала о нем весь день
Она никак не могла понять, почему именно сегодня он занимает все ее мысли.
звонить, звонок. Почему с его именем, именно звонок приходил к ней в голову. Была пятница, настроение было хорошим перед выходными и ей не хотелось думать о плохом. Но почему же так тревожно сегодня ей. День подходил к концу, и она начинала думать что это просто ерунда и суеверие, ничего плохого ведь не случилось, она наверно просто устала, и ничего больше кроме усталости здесь нет, а мысли о нем просто она его давно не видела и не говорила с ним , надо бы ему по звонить как только будет возможность.
Наступило утро субботы. День предвещал быть теплым и солнечным. Август конец лета, скоро придет осень, с ней и осенняя хандра.
Она остановилась на этой мысли и посмотрела в окно. Из ее окна был виден его дом, и ей снова стало тревожно. Да ерунда опять подумала она и пошла готовить завтрак. День прошел как обычно в делах и разъездах. Под вечер она опять подумала о нем что нужно бы ему позвонить, но не сегодня решила она и пошла лазить в компе, как она делала каждый вечер. В два часа ночи она легла спать.
Она вскочила с кровати, страх и боль пронзали ее сердце, она посмотрела на часы, время было пять утра. Она заварила себе чаю, села в кресло и стала смотреть на рассвет. Ей было очень тревожно,без причинно у нее лились слезы, а в голове была одна и та же мысль, что то случилось, что то очень плохое.
Ее разбудил настойчивый звонок телефона. Ей не хотелось брать трубку. Но телефон продолжал звонить и звонить, и она встала.
…………Раздался дикий крик, потом рыданья, ей причинили столько горя в один миг. И замерла душа , окаменели ноги, и слезы душат не чем ей дышать, упала и не хочется вставать. ……..
Прошло два года, а не проходит и дня, что бы она не думала о нем.
Нужно было просто позвонить. А самое обидное ей было то, что она так и не сказала ему, как сильно она его любила.
Она шла по парку и пинала желтые листья, было тепло и солнечно, вот и наступил сентябрь, а вместе с ним пришла и осенняя хандра.
...Она думала о нем весь день
Она никак не могла понять, почему именно сегодня он занимает все ее мысли.
звонить, звонок. Почему с его именем, именно звонок приходил к ней в голову. Была пятница, настроение было хорошим перед выходными и ей не хотелось думать о плохом. Но почему же так тревожно сегодня ей. День подходил к концу, и она начинала думать что это просто ерунда и суеверие, ничего плохого ведь не случилось, она наверно просто устала, и ничего больше кроме усталости здесь нет, а мысли о нем просто она его давно не видела и не говорила с ним , надо бы ему по звонить как только будет возможность.
Наступило утро субботы. День предвещал быть теплым и солнечным. Август конец лета, скоро придет осень, с ней и осенняя хандра.
Она остановилась на этой мысли и посмотрела в окно. Из ее окна был виден его дом, и ей снова стало тревожно. Да ерунда опять подумала она и пошла готовить завтрак. День прошел как обычно в делах и разъездах. Под вечер она опять подумала о нем что нужно бы ему позвонить, но не сегодня решила она и пошла лазить в компе, как она делала каждый вечер. В два часа ночи она легла спать.
Она вскочила с кровати, страх и боль пронзали ее сердце, она посмотрела на часы, время было пять утра. Она заварила себе чаю, села в кресло и стала смотреть на рассвет. Ей было очень тревожно,без причинно у нее лились слезы, а в голове была одна и та же мысль, что то случилось, что то очень плохое.
Ее разбудил настойчивый звонок телефона. Ей не хотелось брать трубку. Но телефон продолжал звонить и звонить, и она встала.
…………Раздался дикий крик, потом рыданья, ей причинили столько горя в один миг. И замерла душа , окаменели ноги, и слезы душат не чем ей дышать, упала и не хочется вставать. ……..
Прошло два года, а не проходит и дня, что бы она не думала о нем.
Нужно было просто позвонить. А самое обидное ей было то, что она так и не сказала ему, как сильно она его любила.
Она шла по парку и пинала желтые листья, было тепло и солнечно, вот и наступил сентябрь, а вместе с ним пришла и осенняя хандра.
Участник № 7
Она качалась на качелях. Что еще можно делать в пять лет во дворе, когда все такое разноцветное и прекрасное, такое радостное, и солнце, как будто в первый и последний раз, шлет апрельские лучи? Она взлетала прямо к нему, вся такая воздушная в своем желтом в красный цветок платье...
Он подошел и изо всех своих сил начал раскачивать качели. И - раз! и - раз! Она взлетала все выше. Потом он толкнул изо всех сил и отпустил. Потом Она не удержалась и упала, получив сиденьем по затылку. Но ведь мама сказала как-то на кухне тете Любе: - Любишь - отпусти!
И вот такой вот дурацкий результат...
Любишь - отпусти.
Она шла, такая красивая, вся в белых бантах. Первый раз в первый класс
Он был весь нарядный, с цветами, целый букет белых красивых гофрированных гладиолусов. Мама сказала, их надо было подарить учитальнице. Он не выдержал, подарил Ей. Цветы легли к вечному огню, как и все остальные. Даже обуглились по краям. Но ведь то, что дарят, передаривать нельзя? Он подошел и спросил. Был не понят. Потом подошел сосед Вовка и объяснил, еще объяснил, что он сам проводит ее до дома.
Ладно. Любишь - отпусти. Он ушел.
К выпускному он готовился как никто другой. Сестра учила его танцам, отец - завязывать галстук. Стипендия от горсовета за областные олимпиады тоже была кстати. В кои-то веки можно было купить шампанского и даже водки, не оглядываясь на родителей и не спрашивая у них "немножко денег". Завтра Она уезжала в другой город. Отец-военный, там все строго. И так ждали до последнего. Лихо отправленная в потолок пробка от шампанского, и закрутилось... Первый танец был его. Вот со вторым не вышло, Вовка оттер его накачанным плечом, дальше был обычный вечер. Все приготовленные песни под гитару пришлось петь просто у костра во дворе, не пропадать же...
И между песнями он, как заведенный, все твердил заученное с детства
- Любишь - отпусти.
Даже когда утром его привели, уже никакого, домой, он еле слышно прошептал ту же фразу, больше ничего не мог вспомнить на следующий день.
Он поступил в тот же город, в тот же институт и на тот же факультет. Да, звали в Бауманку. Да, журфак - это не то, что нужно подающему надежды физику. Да, не оправдал. Зато - с Ней. Наплевать, что там - другая жизнь, что в общаге через день выломаны двери. Она на соседней улице, Она - за соседней партой, как в школе. Все - как раньше. Даже какой-то там Игорь...
Любишь - отпусти.
Ее хоронили с оркестром - папа-военный расстарался, разве что выстрелов не было. Нелепая, в общем-то, смерть. Шла со своим парнем, подошли какие-то парни в спортивном, баба из ларька на Пушкина рассказывала. Попросили закурить. Дальше сценарий обычный, в принципе, телефон-часы-деньги. Парень прыгнул. Самый резкий из нападающих достал нож. Обоих не довезли до реанимации.
Он стоял немножко сзади всех и повторял ставшее откровением. Теперь он знал все, что надо, Толян у ларька на Пушкина тогда все объяснил.
Любишь - отпусти. Не вернется - выследи и убей.
Она качалась на качелях. Что еще можно делать в пять лет во дворе, когда все такое разноцветное и прекрасное, такое радостное, и солнце, как будто в первый и последний раз, шлет апрельские лучи? Она взлетала прямо к нему, вся такая воздушная в своем желтом в красный цветок платье...
Он подошел и изо всех своих сил начал раскачивать качели. И - раз! и - раз! Она взлетала все выше. Потом он толкнул изо всех сил и отпустил. Потом Она не удержалась и упала, получив сиденьем по затылку. Но ведь мама сказала как-то на кухне тете Любе: - Любишь - отпусти!
И вот такой вот дурацкий результат...
Любишь - отпусти.
Она шла, такая красивая, вся в белых бантах. Первый раз в первый класс
Он был весь нарядный, с цветами, целый букет белых красивых гофрированных гладиолусов. Мама сказала, их надо было подарить учитальнице. Он не выдержал, подарил Ей. Цветы легли к вечному огню, как и все остальные. Даже обуглились по краям. Но ведь то, что дарят, передаривать нельзя? Он подошел и спросил. Был не понят. Потом подошел сосед Вовка и объяснил, еще объяснил, что он сам проводит ее до дома.
Ладно. Любишь - отпусти. Он ушел.
К выпускному он готовился как никто другой. Сестра учила его танцам, отец - завязывать галстук. Стипендия от горсовета за областные олимпиады тоже была кстати. В кои-то веки можно было купить шампанского и даже водки, не оглядываясь на родителей и не спрашивая у них "немножко денег". Завтра Она уезжала в другой город. Отец-военный, там все строго. И так ждали до последнего. Лихо отправленная в потолок пробка от шампанского, и закрутилось... Первый танец был его. Вот со вторым не вышло, Вовка оттер его накачанным плечом, дальше был обычный вечер. Все приготовленные песни под гитару пришлось петь просто у костра во дворе, не пропадать же...
И между песнями он, как заведенный, все твердил заученное с детства
- Любишь - отпусти.
Даже когда утром его привели, уже никакого, домой, он еле слышно прошептал ту же фразу, больше ничего не мог вспомнить на следующий день.
Он поступил в тот же город, в тот же институт и на тот же факультет. Да, звали в Бауманку. Да, журфак - это не то, что нужно подающему надежды физику. Да, не оправдал. Зато - с Ней. Наплевать, что там - другая жизнь, что в общаге через день выломаны двери. Она на соседней улице, Она - за соседней партой, как в школе. Все - как раньше. Даже какой-то там Игорь...
Любишь - отпусти.
Ее хоронили с оркестром - папа-военный расстарался, разве что выстрелов не было. Нелепая, в общем-то, смерть. Шла со своим парнем, подошли какие-то парни в спортивном, баба из ларька на Пушкина рассказывала. Попросили закурить. Дальше сценарий обычный, в принципе, телефон-часы-деньги. Парень прыгнул. Самый резкий из нападающих достал нож. Обоих не довезли до реанимации.
Он стоял немножко сзади всех и повторял ставшее откровением. Теперь он знал все, что надо, Толян у ларька на Пушкина тогда все объяснил.
Любишь - отпусти. Не вернется - выследи и убей.
Участник № 8 "Стать Йоко Оно или письмо к Джону Леннону."
Стать Йоко Оно или письмо к Джону Леннону.
Когда-то давно, ещё в раннем детстве Мэри Джейн услышала песенку «The Beatles». Она уже точно не помнит какую. Какой была та самая, ее первая песня. Хотя было бы интересно узнать. И вот с того самого момента, когда ее маленьких ушек достигла звуковая волна вступления, она стала слушать эту пластинку каждый день. Мэри знала каждый звук, каждую нотку этой музыки. Она пронизывала ее насквозь. Она была повсюду, внутри и вне. Она бродила за ней по пятам невидимой тенью. Потом Мэри Джейн узнала, что их зовут Джон Леннон, Пол Маккартни, Ринго Старр, Джордж Харрисон. Ещё позже она увидела их фотографии. Джон Леннон. Едва увидев всю четверку, она из всех выделила его. Она обклеила всю комнату его фотографиями, научилась играть на гитаре. И даже писала свои песни. Но в те годы с сочинительством музыки было тяжеловата. Да и относилась Мэри как раз к той самой хиппующей молодежи, которая только и делала, что часто покуривала травку и рассуждала о бренности бытия и о протестах на тему военных действий. Да, она участвовала в паре-тройке акций. Но в той компании ее очень любили за рыжие волосы и приятный голос. Ну, и за умение играть песни «The Beatles», разумеется. За ней ухаживали такие же хиппи, как и она, но ни на что большее, кроме секса после «приемов», никто из них рассчитывать даже не мечтал. Ведь все знали о ее любви к Джону Леннону. Душой она всегда была верна только ему. Мэри знала о его первой жене, о их сыне. Но ревности внутри это у нее не вызывало. Но, когда она узнала о Йоко Оно, ей стало очень неприятно. Что же он нашел в этой «кривоногой японке»,как ее называли его друзья. Она достала где-то библиографическую книгу о группе, прочла там о Йоко. О том, как она сразила Леннона наповал. Чем же? Своим творческим мышлением, да. Оно давала ему карточки, каждый раз, при встречах, а первую, когда он пришел в мастерскую. На них были самые разные надписи : «Дыши!», «Я-облако. Ищи на небе», «Рисуй, пока не свалишься» и другие. Йоко Оно- дитя океана, в переводе. И тогда она решила стать Йоко Оно. И в самом начале она придумала себе японское имя - Сайонара. Она стала раздавать всем подобные карточки, лепить немыслимые скульптуры, писать странную музыку. У нее даже была своя книга. Она назвала ее «Радуга». Сайонара хотела найти своего Джона Леннона. Нет, не подумайте, она не копировала Йоко, она просто хотела поразить кого-то собой, своим воображением. Ей это удалось, ее заметили. И вот тогда начались выставки, интервью, мужчины. Деньги, слава. Но ее это мало интересовало. Она ждала своего Джона Леннона. Своего хулигана в детстве. Своего, живущего в только одному ему понятном мире. И однажды дождалась. Он просто стоял около ее фотографии, где был запечатлен молодой парень, стоящий у дерева, а вокруг летали бумажные салфетки и листья салата. Задумчиво стоял, а потом спросил как бы у себя «А что такого я вижу в этом снимке? я вижу ее. Это ее стиль.» А потом повернулся к Сайонаре и протянул ей карточку «В объективе часто бывает темно. Включи свет!». Его тоже звали Джон. Только, к сожалению, не Леннон. Нет, они совсем не копировали их. Они не устраивали акций протеста. Они просто делали музыку вместе. И занимались фотографией. 8 декабря Сайонара и Джон праздновали ее день рождения. Зазвонил телефон. Это был один знакомый журналист. Он кричал что-то невразумительное, плакал и снова кричал. Сайонара недоумевала что же произошло. Но потом, когда ее ухо, то самое ухо, которое когда-то давно, в детстве, услышало первую песню «The Beatles», уловило два слова: «Леннон убит». Ее сил хватило лишь на то, чтобы упасть на пол, зажав рукой рот, чтобы не закричать. Джон успокаивал ее, как мог. Успокаиваться ещё ей помогал виски в больших количествах. Виски подействовал, она успокоилась, но стала требовать у Джона таблетку. «Хотя бы одну. Чтобы окончательно успокоиться.» Джон давно завязал с химией, но по просьбе Сайонары нашел ей одну таблетку. Потом ей стало невыносимо грустно. Ей тогда казалось, что весь мир против нее. Она вышла на балкон, чтобы докурить оставшуюся марихуану, заодно освежив мысли прохладным ветром. И подумала о том, что было бы неплохо поговорить с Джоном Ленноном. Но, поняв невозможность этой мысли, она решила написать ему письмо. Но это-на свежую голову. На следующее утро ей сообщили, что ее выставка с треском провалилась, Джон попал в автомобильную аварию, а ее саму обвиняют в хранении наркотиков. И тогда она решила написать письмо Джону Леннону. Осознавая всю невозможность ответа, она написала в конце «Я знаю, что никогда не получу ответа, потому что уже слишком поздно». Затем это письмо упало за диван, а Сайонара о нем благополучно забыла. Она поехала к своему Джону в больницу. Там он скончался от потери крови. Эту смерть она перенесла без алкоголя и наркотиков. Она просто сидела безвылазно дома, смотрела телевизор, чаще всего он был выключен. И она просто часами сидела, уставившись в пустой экран. А потом пришло письмо. Это был ответ от Леннона. В конце он написал «Только не плачь, мы еще обязательно встретимся.» Она подумала, что это дает о себе знать огромное количество наркотиков, которые она принимала в прошлом. Но после этого письма ей стало капельку легче. Она снова стала жить. Леннон писал ей, что все наладится, что у нее все впереди, что она еще взбудоражит мир своим воображением. И все случилось, как он сказал. Через несколько лет по всему миру прогремела ее фотовыставка. Она вышла замуж за известного фотографа, у них родилась дочь. Они много путешествовали по миру. Но однажды, 8 декабря, спустя 17 лет после смерти Леннона, Сайонара готовила праздничный ужин, напевая под нос что-то из своих песен, как вдруг ее отвлек телефон. На том конце молчали, потом все оборвалось. В квартире стоял странный запах. Сайонаре захотелось прилечь. Незаметно для себя она уснула. Очнулась от прикосновения. Лучезарно улыбаясь, на нее смотрел сам Джон Леннон. Человек, который перевернул всю ее жизнь. И вот он здесь. Смотрит на нее и улыбается. «Я же говорил тебе, что мы обязательно встретимся!». Он взял Сайонару за руку и повел куда-то вглубь тускло освещенного коридора. «Я что, умерла?». «Боюсь, что да. В вашей лондонской квартире – утечка газа». «А что теперь?». «Теперь пойдем взрывать этот мир своими воображениями! Ты - моя Сайонара на этом свете. Теперь мы всегда будем вместе.» «Но я не успела попрощаться с мужем и дочерью.» «А ты и так попрощалась. Помнишь, что ты написала на зеркале в ванной?» «Да. Я написала «Сайонара». Своей красной помадой» «А по-японски – это значит, «Прощай».»Участник № 9 "И день, как жизнь."
Итак, продолжался всё тот же обычный день, обычное утро, такое же, как и все, но мне было как-то особенно грустно. А что делать? Можно конечно выйти на улицу, найти интересную идею, красивое место, начать рисовать… но в последнее время меня ничто не вдохновляет…невероятно хочется чего-то нового, хочется взять и улететь вместе со стаей птиц, полетать над городом, над деревьями, увидеть всё с высоты их полёта, мне кажется там высоко даже воздух пахнет по-другому, а солнце ещё ярче, и там оно никогда не прячется за облаками, мне иногда кажется, что солнце скрывается за облака, потому что не хочет смотреть на людей, слишком уж у них всё сложно, мудрёно и непонятно.
- Как интересно! – раздался тихий тоненький голосок где-то из-за угла открытого окна.
- Кто это? – удивлённо спросил я, оглядывая окно.
И тут же мой взгляд упал на маленькую бабочку, сидевшую на подоконнике рядом с моей рукой.
- Это ты сказала? – спросил я, почувствовав, что разговаривать с бабочкой, задавать ей вопрос это что-то слегка сумасшедшее.
- Да, это я! Бабочка-поденка, – снова раздался тот тоненький голосок.
Бабочка взлетела и села мне на плечо.
- Ты такой интересный! Хочешь чего-то нового, хочешь летать. Я, конечно, не птица, но летать умею! Давай поменяемся! – продолжала она.
- Поменяемся? – спросил я настороженно.
- Да! Только представь, ты станешь бабочкой, сможешь летать, увидишь то, чего раньше не мог! А я стану человеком, узнаю, что такое ваша человеческая жизнь! Всего на один день…не бойся.
Я снова взглянул в окно, ещё недавно светившее солнце скрылось за облака.
- Хорошо!! Пускай это безрассудство, но я согласен! – громко произнёс я. Уж больно в этот день мне хотелось приключений.
- Прекрасно, ровно в девять вечера жду тебя у этого окна. Прилетай без опозданий! – ответила она.
И вдруг, руки и ноги ужасно замёрзли, и я перестал их чувствовать, я закрыл глаза и через мгновение, открыв, увидел, что окно стало безумно огромным, а за спиной появилось что-то очень большое, но в то же время лёгкое. Я попытался пошевелиться, но тонкие лапки не стали меня слушать и неосторожным движением я выпал из окна. В глазах всё сливалось, невозможно было разглядеть, что происходит вокруг и уж тем более узнать, сколько ещё осталось падать до земли. Я был напуган, закрыл глаза и сильно напряг всё, что только смог, в этот момент я всё же проявил смелость и открыл глаза, тогда увидел, что до земли оставалось каких-то пару сантиметров, по человеческим меркам, конечно. Внезапно ветер немного утих и я с трудом разглядел, что передо мной уже не земля, я смог! Смог управлять своими новыми крыльями, смог взлететь! Непередаваемые ощущения наполнили меня всего, было дико, необычно, поразительно, немного страшно. Захватывающее падение из окна и резкий полёт вверх, в этот момент я не думал ни о чём, я хотел лететь, я хотел облететь всю землю за день и вернуться к девяти…
Понемногу усталое солнце опускалось за горизонт, небо приобретало всё больше красный цвет. Багровый закат! Каким же он бывает красивым! Птицы перелетали с дерева на дерево, словно хотели подразнить внимательно наблюдающих за ними кошек. Люди шли с работы домой, видимо в спешке, пробегали мимо кошки, опасаясь нечаянно наступить, идя по узкой дорожке, на длинный хвост, резко перепрыгивали и цеплялись за дерево, спугивали птиц, и те улетали, куда-то к закату…
Девять часов вечера.
Приближение вечера я заметил сразу, насекомые, как-то по-особому ощущают время. Я быстро нашёл своё окно, я столько прожил в этом доме, что мог найти его с закрытыми глазами, а сейчас я даже мог видеть, куда лечу.
Медленно опустившись на подоконник, снова на немного закрыл глаза, устал. Я почувствовал лёгкое тепло по всему телу, огляделся и увидел себя, и не в образе бабочки, а в своём человеческом теле. А на подоконнике, куда прилетел я, сидела она.
- С возвращением! – сказала она мне. – Как ты?
- Интересно, ведь я никогда раньше не был бабочкой, не умел летать…но эмоции…они переполняли меня! Да! Но только несколько часов. Полёт, высота, невероятно большие цветы, насекомые размером с меня и даже больше – всё это поразительно и необычайно захватывает дух, за этот день я смог понять, как живут бабочки, чем живут, что делают…мне понравилось, но почти все так и норовили съесть меня, а кто этого не хотел просто не замечал меня…странные вы… А как же ты?
- Я тоже! Я узнала вашу жизнь! Я гуляла по улицам… на ногах! Всё такое маленькое, лёгкое, с высоты человеческого роста всё хрупкое…удивительно! Я узнала, что такое быть человеком!
Выслушав её рассказы, я опустил голову и с сожалением понял, что как бы она не старалась, за один день невозможно понять, что такое человек, и как он живёт. Она ошибалась, как же она ошибалась…
- Знаешь, - начал я, - всё то, что ты видела это ещё не…
- Как же это здорово! – она продолжала, не слушая меня. – Ни одна ещё бабочка-поденка не жила человеческой жизнью!
- Поденка…а, кстати, почему поденка? – поинтересовался я.
- Живу один день потому что…- задумчиво сказала она и взглянула на небо.
- Один день…это печально…
- Да, немного…
Мне уже не хотелось продолжать и говорить о том, что такое человек и как его можно понять. Всё-таки, люди сложные, мудрёные и непонятные. Мы немного помолчали и вместе посмотрели на небо, солнце уже скрылось.
- Солнце ушло… Пока наступит утро небо уже успеет по нему соскучиться, так всегда бывает, - произнёс я, не отрывая взгляда от неба и прервав тишину.- А, знаешь! Зато ни одна бабочка-поденка не жила человеческой жизнью! Ты одна такая! Этот день, хоть он и один в твоей жизни, но он не такой как у всех! Ты поняла, что значит быть человеком…
Хотелось как-то её подбодрить. Я опустил глаза на бабочку и увидел, что она лежит на боку, сложив свои тоненькие и прозрачные крылышки. Когда я смотрел на неё, то понимал, что её день уже кончился, она слушала меня до последней секунды своей жизни, и мне даже показалось, что она ушла из этого дня улыбаясь.
Мой день тоже подошёл к концу, но это был всего лишь один очередной день…завтра будет новый…надо идти спать…а с утра достану мольберт, краски и снова начну рисовать, поверьте, теперь мне есть что рисовать!
И день, как жизнь.
Солнце слепило глаза. Я сидел у окна, читал книгу и вдыхал тёплый летний воздух, на улице бегали дети, они кричали, играли, смеялись. Забавные игры детей веселили их родителей и просто идущих мимо людей, одни улыбались, что-то говорили и шли дальше, а другие, куда-то спешили, просто проходили мимо. Я отложил книгу, слишком скучно стало читать, когда за окном течёт жизнь. Больше не хотелось смотреть на однообразные буквы и строчки, которые соединившись вместе образуют какой-то текст, наделённый смыслом, иногда даже мудрым и полезным. Надоело. Меня привлекает всё необычное, непонятное, волнующее... Я - художник, всё детство мечтал им быть, мечтал рисовать, творить…осуществил свою мечту, и никогда об этом не жалел, хоть и не отношусь к тем художникам, которые избалованы вниманием и славой. Я просто творю, и мне это нравится, душе спокойно и светло, когда я пишу картины…
Итак, продолжался всё тот же обычный день, обычное утро, такое же, как и все, но мне было как-то особенно грустно. А что делать? Можно конечно выйти на улицу, найти интересную идею, красивое место, начать рисовать… но в последнее время меня ничто не вдохновляет…невероятно хочется чего-то нового, хочется взять и улететь вместе со стаей птиц, полетать над городом, над деревьями, увидеть всё с высоты их полёта, мне кажется там высоко даже воздух пахнет по-другому, а солнце ещё ярче, и там оно никогда не прячется за облаками, мне иногда кажется, что солнце скрывается за облака, потому что не хочет смотреть на людей, слишком уж у них всё сложно, мудрёно и непонятно.
- Как интересно! – раздался тихий тоненький голосок где-то из-за угла открытого окна.
- Кто это? – удивлённо спросил я, оглядывая окно.
И тут же мой взгляд упал на маленькую бабочку, сидевшую на подоконнике рядом с моей рукой.
- Это ты сказала? – спросил я, почувствовав, что разговаривать с бабочкой, задавать ей вопрос это что-то слегка сумасшедшее.
- Да, это я! Бабочка-поденка, – снова раздался тот тоненький голосок.
Бабочка взлетела и села мне на плечо.
- Ты такой интересный! Хочешь чего-то нового, хочешь летать. Я, конечно, не птица, но летать умею! Давай поменяемся! – продолжала она.
- Поменяемся? – спросил я настороженно.
- Да! Только представь, ты станешь бабочкой, сможешь летать, увидишь то, чего раньше не мог! А я стану человеком, узнаю, что такое ваша человеческая жизнь! Всего на один день…не бойся.
Я снова взглянул в окно, ещё недавно светившее солнце скрылось за облака.
- Хорошо!! Пускай это безрассудство, но я согласен! – громко произнёс я. Уж больно в этот день мне хотелось приключений.
- Прекрасно, ровно в девять вечера жду тебя у этого окна. Прилетай без опозданий! – ответила она.
И вдруг, руки и ноги ужасно замёрзли, и я перестал их чувствовать, я закрыл глаза и через мгновение, открыв, увидел, что окно стало безумно огромным, а за спиной появилось что-то очень большое, но в то же время лёгкое. Я попытался пошевелиться, но тонкие лапки не стали меня слушать и неосторожным движением я выпал из окна. В глазах всё сливалось, невозможно было разглядеть, что происходит вокруг и уж тем более узнать, сколько ещё осталось падать до земли. Я был напуган, закрыл глаза и сильно напряг всё, что только смог, в этот момент я всё же проявил смелость и открыл глаза, тогда увидел, что до земли оставалось каких-то пару сантиметров, по человеческим меркам, конечно. Внезапно ветер немного утих и я с трудом разглядел, что передо мной уже не земля, я смог! Смог управлять своими новыми крыльями, смог взлететь! Непередаваемые ощущения наполнили меня всего, было дико, необычно, поразительно, немного страшно. Захватывающее падение из окна и резкий полёт вверх, в этот момент я не думал ни о чём, я хотел лететь, я хотел облететь всю землю за день и вернуться к девяти…
Понемногу усталое солнце опускалось за горизонт, небо приобретало всё больше красный цвет. Багровый закат! Каким же он бывает красивым! Птицы перелетали с дерева на дерево, словно хотели подразнить внимательно наблюдающих за ними кошек. Люди шли с работы домой, видимо в спешке, пробегали мимо кошки, опасаясь нечаянно наступить, идя по узкой дорожке, на длинный хвост, резко перепрыгивали и цеплялись за дерево, спугивали птиц, и те улетали, куда-то к закату…
Девять часов вечера.
Приближение вечера я заметил сразу, насекомые, как-то по-особому ощущают время. Я быстро нашёл своё окно, я столько прожил в этом доме, что мог найти его с закрытыми глазами, а сейчас я даже мог видеть, куда лечу.
Медленно опустившись на подоконник, снова на немного закрыл глаза, устал. Я почувствовал лёгкое тепло по всему телу, огляделся и увидел себя, и не в образе бабочки, а в своём человеческом теле. А на подоконнике, куда прилетел я, сидела она.
- С возвращением! – сказала она мне. – Как ты?
- Интересно, ведь я никогда раньше не был бабочкой, не умел летать…но эмоции…они переполняли меня! Да! Но только несколько часов. Полёт, высота, невероятно большие цветы, насекомые размером с меня и даже больше – всё это поразительно и необычайно захватывает дух, за этот день я смог понять, как живут бабочки, чем живут, что делают…мне понравилось, но почти все так и норовили съесть меня, а кто этого не хотел просто не замечал меня…странные вы… А как же ты?
- Я тоже! Я узнала вашу жизнь! Я гуляла по улицам… на ногах! Всё такое маленькое, лёгкое, с высоты человеческого роста всё хрупкое…удивительно! Я узнала, что такое быть человеком!
Выслушав её рассказы, я опустил голову и с сожалением понял, что как бы она не старалась, за один день невозможно понять, что такое человек, и как он живёт. Она ошибалась, как же она ошибалась…
- Знаешь, - начал я, - всё то, что ты видела это ещё не…
- Как же это здорово! – она продолжала, не слушая меня. – Ни одна ещё бабочка-поденка не жила человеческой жизнью!
- Поденка…а, кстати, почему поденка? – поинтересовался я.
- Живу один день потому что…- задумчиво сказала она и взглянула на небо.
- Один день…это печально…
- Да, немного…
Мне уже не хотелось продолжать и говорить о том, что такое человек и как его можно понять. Всё-таки, люди сложные, мудрёные и непонятные. Мы немного помолчали и вместе посмотрели на небо, солнце уже скрылось.
- Солнце ушло… Пока наступит утро небо уже успеет по нему соскучиться, так всегда бывает, - произнёс я, не отрывая взгляда от неба и прервав тишину.- А, знаешь! Зато ни одна бабочка-поденка не жила человеческой жизнью! Ты одна такая! Этот день, хоть он и один в твоей жизни, но он не такой как у всех! Ты поняла, что значит быть человеком…
Хотелось как-то её подбодрить. Я опустил глаза на бабочку и увидел, что она лежит на боку, сложив свои тоненькие и прозрачные крылышки. Когда я смотрел на неё, то понимал, что её день уже кончился, она слушала меня до последней секунды своей жизни, и мне даже показалось, что она ушла из этого дня улыбаясь.
Мой день тоже подошёл к концу, но это был всего лишь один очередной день…завтра будет новый…надо идти спать…а с утра достану мольберт, краски и снова начну рисовать, поверьте, теперь мне есть что рисовать!
Участник № 10 "Впечатления пенсионерки о по-ездке на Красное море."
Осенью, уже в конце октября, у меня наконец-то появились деньги и я решила их потратить на поездку к морю. В турбюро мне посоветовали на 25 тыс. руб. только Египет.
Заказала путевку по системе «Фортуна». Это определяешь только звездность отеля, а где он этот отель будет-не знаешь. Я за-казала 4 звезды и «все включено». Еда там дешевая и разница в цене мизер.
Прилетели в Хургаду утром. На будущее буду выбирать дневной самолет. Тяжело пенсионеру всю ночь болтаться по аэро-портам. Полет длился 5 часов. Нас сразу посадили в прекрасный автобус (прохладный, затененный) и повезли 4 часа по направлению к экватору. Если посмотреть по карте, то будет с левой стороны Красное море, а с правой пустыня.
Я быстро сообразила, что 4 часа сидя ехать тяжело, и пере-бралась в хвост автобуса на «лежачие» места (благо, что автобус был на половину пуст). В аэропорту, в Хургаде, в без пошлинном магазине я купила себе за 9 долларов литровую бутылку «Чинзано» и с удовольствием ее дегустировала на заднем сиденье в лежачем положении. (Можно подумать «алкашка», но это не так)
За окном особо смотреть было не на что: «Степь да степь кругом».4 часа пролетели не заметно. Да, кстати о пустыне. Я ду-мала пустыня, это как по телевизору—жёлтый просеянный песочек, барханы, верблюды…
Ни фига подобного! Верблюды правда были. Ходили по склонам и что-то там ели, правда не видно что, зелени ни где не проглядывалось. А жёлтого песочка –нет. Серо-бурый песок пере-мешанный с камнями, а на горизонте горная гряда такого же цвета. По виду напоминающая шахтные терриконики с отработанной по-родой, как у нас в Копейске, шахтёрском городке, ну может быть иногда чуть повыше.
Гостиница в которую мы приехали называется «Катаракт».
Говорят, что она принадлежит какому-то итальянцу. И от-дыхали в ней в основном итальянцы, процентов 80. И только месяц назад стали запускать русских.
Нам, русским, на запястье сразу надели красные пластико-вые браслетики. У итальянцев были белые. Я вначале возмутилась—дискриминация!!! А потом сообразила, что это в общем-то удобно. В первый же вечер, когда перед ужином (на обед мы опоздали) я пришла в кафе, но застеснялась сама подойти к бару и попросить себе бокал красного вина (ой, опять не подумайте что «алкашка», просто люблю красное вино). Вот тогда обратилась к молодой женщине с красным браслетиком (сигнал, что русская) с просьбой помочь мне. Она мне с удовольствием помогла, пригласила к ней присоединиться, потом познакомила со своей компанией и даже на первый ужин мне «выдали на прокат» очень симпатичного мужчину из этой компании, врача Серёжу из Москвы, так как все остальные из этой компании пошли ужинать в пиццерию, а Серёжа пиццу не любил!(как мне повезло!).
Серёжа мне всё показал в ресторане, как «пользоваться шведским столом».Ведь я же первый раз!!! Как говориться «совок».
Ужин прошёл на «Ура!» мы с ним мило побеседовали. На-шлась общая интересная для обоих тема разговора. Серёже, по–моему, тоже было приятно. Я так думаю! Потому что всё оставшееся время отдыха он неизменно оказывал мне знаки внимания. Жена была спокойна и не ревновала, ведь я же на много его старше. А мне было приятно!
Теперь об обслуживании. Жила одна в двух местном номе-ре. Кругом зеркала, телефон, сейф, бар, огромный балкон. Постель, полотенца меняли каждый день.
Пляж в 10 метрах от корпуса. Территория гостиницы боль-шая. Напрягало одно - анимация на итальянском! Они только начи-нали учить русский. Но доброжелательность обслуги сквозила во всём.
В еде я не привередливая и меня всё вполне устраивало. Остальные, по – моему ,тоже все были довольны.
Особенно нравился завтрак! Какие свежие горячие булочки, какой выбор—погибель талии!!! Кофе прекрасный. А яичница—которую готовят в твоём присутствии с той начинкой которую по-желаешь. Ветчина, болгарский перец, лук, оливки. Мне очень нра-вилась с сыром! Она прямо вся пузыриться и шкварчит на сково-родке, а потом её на беленькую сверкающую тарелочку—бамс! И идёшь ты по залу, выбираешь столик за какой бы приземлиться и вкушаешь это простое кулинарное чудо, а потом чашечка горяче-обжигающего ароматного кофе с воздушно – тёпленькой булочкой, а может даже с двумя…И всё – кайф! Теперь можно и на пляж.
Ну а теперь, самое главное от чего я получила восторг до поросячьего визга. Это море! Кстати, температура воды была 27 градусов Цельсия, а воздуха 30, и это в конце октября начале нояб-ря!
Берег возле гостиницы начинался с кораллового рифа. Кстати название нашей гостиницы было «Катаракт», а местечко где она находится Марсаалам. А по кораллам ходить нельзя, да и не удобно – колючие.
До глубокой воды от берега нужно было идти по деревян-ным мосткам метров сто. А мостик заканчивался ступеньками ухо-дящими в воду. Глубина сразу у мостика где-то метров 10-11. А вода такая прозрачная, что всё дно видно! На дне белый-белый песок и вокруг тебя рыбки плавают. А рыбки такой красоты неописуемой, как будто радуга опустилась в море! И всякие разные и даже днём неоном светятся. Вот когда по телевизору показывают очень краси-вых ярких разноцветных рыбок вот это они и есть.
Море, если смотреть, издалека, бирюзового цвета, как на фотографиях про райские уголки. А вода такая солёная, что если попадёт под маску в глаз - очень щиплет. И дыхательная трубка, находясь долго во рту, начинает щипать губы.
Я-то думала, когда ехала на море, вот поплаваю.…А здесь получается большую часть времени нахождения в воде лежишь книзу лицом раскинув руки и восхищаешься созерцая эту красоту. И ощущение такое, что ты летишь, точнее паришь, как птица, а рядом с тобой шустро порхают-летают маленькие цветные птички, вернее рыбки. Красота!...И всё это на фоне кораллового откоса из огромных валунов белого, розового, желтого цвета.
На берегу висит табличка «рыб кормить запрещается». Но ведь хочется! В первый раз я взяла с собой булочку. Спрятала в бю-стгальтер. Немного отплыла и достала её. Что тут началось!!! Видимо не я была первая кто нарушал это правило. Море вокруг меня просто забурлило! Я так испугалась, что тут же отбросила булку в сторону и они её растерзали в тот же миг. Рыбки, которые набросились на хлеб, были размером с нашего карася и в поперечную полосочку. Полоска синяя, полоска жёлтая. А вот другие рыбки остались к хлебу равнодушны. Я потом заметила, одни что то ели с поверхности кораллов, другие синхронно плавали целыми косяками разинув рты, видимо питались планктоном, ну а третьи, наверное, ели других рыб поменьше.
Вот эти, что набросились на хлеб, напомнили мне наших воробьёв. Двум воробьям кинешь горсть семечек, откуда не возь-мись прилетит ещё десяток.
На следующий раз я уже не так боялась, и держала булку в руке не выпуская. Так они ели у меня прямо из руки, как наши си-нички. И снова приплыла их тьма тьмущая. И было их так много, что они задевали меня своими телами. И хватило у меня ума держать хлеб до самого конца. И тяпнули они меня по пальцу, и кровь по-текла…Рыбки маленькие, а зубки у них очень острые.
На третий раз взяла я кусочек жаренного мяса. Потому что уж очень быстро булка в воде размокает. Раз и нет её.
Достала я мясо из укромного местечка, оторвала полосочку, и кинула морским «воробушкам» Мясо плавает в сорока санти-метрах от моего носа и не тонет, а они его теребят. И я любуюсь всей этой картиной и восхищаюсь! Вот что меня огорчало, так это то, что не с кем было поделиться своим восторгом, своей радостью. В следующий раз надо ехать с кем-то вдвоём.
Так вот, любуюсь я всей этой красотой, и вдруг замечаю, что со дна ко мне поднимается огромная тёмно-коричневая рыбина длиной, наверное, с метр с жёлтыми глазами. А зубы у неё такие, что я их из далека заметила. Нижняя челюсть её была сильно выдвинута вперёд и хищные зубищи такие беленькие были хорошо видны. Видимо она учуяла запах жаренного мяса. Вот здесь, надо сказать, я испугалась. Выбросила быстрей мясо в воду, прополоскала то место, где оно лежало, и с замиранием сердца жду, что будет дальше. Рыбина подплыла, не расжёвывая заглотила кусок мяса, и посмотрела на меня жёлтым глазом. Я ей сказала, что у меня больше нет и развела в сторону руками. Она поверила и уплыла.
А я уже потом подумала, что вот если бы это мясо нацепить на крючок с леской, то можно бы эту рыбину и поймать!! Только зачем? Не будешь ведь её жарить на костре? Хотя как знать! Экзо-тика!!
А теперь ещё расскажу, как я познакомилась с одной итальянкой.
Как-то утром на пляже мой лежак оказался рядом с лежа-ком пожилой дамы с белым браслетиком на запястье. Значит итальянка, решила я. Охота же поговорить!
Она читала журнал, и когда я с ней заговорила, отложила его в сторону и села.
-Вы итальянка? –поинтересовалась я.
-Си – ответила она.
Дальнейший разговор происходил на языке мимики жестов и рисунков.
Я попросила у неё журнал и на полях журнала нарисовала домик.
-Мой дом в Челябинске—говорю ей тыча пальцем в домик- а твой где?
-Милан - говорит она.
-Я Людмила –тычу пальцем себе в грудь.
-Иза - говорит она.
-Иза это Изабель? Интересуюсь я.
-Нет. Элизабет.
-Мне 58 лет—пишу я на полях цифру 58. Она пишет 68.
-Где твой «мен» ?-спрашивает она.
-Мой муж в домике сидит—показываю я пальцем в нари-сованный домик.
-А мой на небо улетел - показывает она мне жестом. В об-щем, всё понятно.
-Ты пенсионерка? –спрашиваю. Кивает головой. Да.
-У меня пенсия 100 евро.—пишу на полях—а у тебя?
-2000 евро.—на мой изумлённый возглас –что-то залопота-ла, видимо объясняла, какая у них в Италии дорогая жизнь.
-У меня дома есть собачка, пудель—я нарисовала рядом с домиком собаку—она родила четыре «беби».
-О, «догбеби»!!-(собачьи дети)-поняла она обрадовано.
-Я их продала, доллары собрала в кучку—показываю в ла-дошку , купила путёвку и приехала сюда. Поняла?
-Си, си…--улыбается, кивает головой.
Вот так мы поговорили с Элизабет первый раз.
А впереди было ещё много прелестных жарких дней и тёп-лых вечеров ,а теперь приятных воспоминаний.
-Ты любишь Путина?—спрашивает она как-то раз.
-Да, люблю.
-Путина вся Европа любит,—говорит она—а Сильвио Бер-лусскони друг Путина.
-А кого вы выберете следующим президентом?—спрашивает.
-Не знаю –говорю.
-Мы очень расстраиваемся, по этому поводу.
-Да мы и сами расстраиваемся –отвечаю. Про Медведьева тогда ещё не слышно было в октябре 2007, а в марте уже выбрали.
Интересно, как Элизабет отнеслась к этой кандидатуре? И любит ли нашего Медведьева вся Европа?
В общем отдыхать на Красном море мне очень понрави-лось! Хочу ещё раз поплескаться в узкой полоске воды между Ара-вийским полуостровам и Африкой. Вот только у Сольды со щенками в этом году как-то пока не получается.
Осенью, уже в конце октября, у меня наконец-то появились деньги и я решила их потратить на поездку к морю. В турбюро мне посоветовали на 25 тыс. руб. только Египет.
Заказала путевку по системе «Фортуна». Это определяешь только звездность отеля, а где он этот отель будет-не знаешь. Я за-казала 4 звезды и «все включено». Еда там дешевая и разница в цене мизер.
Прилетели в Хургаду утром. На будущее буду выбирать дневной самолет. Тяжело пенсионеру всю ночь болтаться по аэро-портам. Полет длился 5 часов. Нас сразу посадили в прекрасный автобус (прохладный, затененный) и повезли 4 часа по направлению к экватору. Если посмотреть по карте, то будет с левой стороны Красное море, а с правой пустыня.
Я быстро сообразила, что 4 часа сидя ехать тяжело, и пере-бралась в хвост автобуса на «лежачие» места (благо, что автобус был на половину пуст). В аэропорту, в Хургаде, в без пошлинном магазине я купила себе за 9 долларов литровую бутылку «Чинзано» и с удовольствием ее дегустировала на заднем сиденье в лежачем положении. (Можно подумать «алкашка», но это не так)
За окном особо смотреть было не на что: «Степь да степь кругом».4 часа пролетели не заметно. Да, кстати о пустыне. Я ду-мала пустыня, это как по телевизору—жёлтый просеянный песочек, барханы, верблюды…
Ни фига подобного! Верблюды правда были. Ходили по склонам и что-то там ели, правда не видно что, зелени ни где не проглядывалось. А жёлтого песочка –нет. Серо-бурый песок пере-мешанный с камнями, а на горизонте горная гряда такого же цвета. По виду напоминающая шахтные терриконики с отработанной по-родой, как у нас в Копейске, шахтёрском городке, ну может быть иногда чуть повыше.
Гостиница в которую мы приехали называется «Катаракт».
Говорят, что она принадлежит какому-то итальянцу. И от-дыхали в ней в основном итальянцы, процентов 80. И только месяц назад стали запускать русских.
Нам, русским, на запястье сразу надели красные пластико-вые браслетики. У итальянцев были белые. Я вначале возмутилась—дискриминация!!! А потом сообразила, что это в общем-то удобно. В первый же вечер, когда перед ужином (на обед мы опоздали) я пришла в кафе, но застеснялась сама подойти к бару и попросить себе бокал красного вина (ой, опять не подумайте что «алкашка», просто люблю красное вино). Вот тогда обратилась к молодой женщине с красным браслетиком (сигнал, что русская) с просьбой помочь мне. Она мне с удовольствием помогла, пригласила к ней присоединиться, потом познакомила со своей компанией и даже на первый ужин мне «выдали на прокат» очень симпатичного мужчину из этой компании, врача Серёжу из Москвы, так как все остальные из этой компании пошли ужинать в пиццерию, а Серёжа пиццу не любил!(как мне повезло!).
Серёжа мне всё показал в ресторане, как «пользоваться шведским столом».Ведь я же первый раз!!! Как говориться «совок».
Ужин прошёл на «Ура!» мы с ним мило побеседовали. На-шлась общая интересная для обоих тема разговора. Серёже, по–моему, тоже было приятно. Я так думаю! Потому что всё оставшееся время отдыха он неизменно оказывал мне знаки внимания. Жена была спокойна и не ревновала, ведь я же на много его старше. А мне было приятно!
Теперь об обслуживании. Жила одна в двух местном номе-ре. Кругом зеркала, телефон, сейф, бар, огромный балкон. Постель, полотенца меняли каждый день.
Пляж в 10 метрах от корпуса. Территория гостиницы боль-шая. Напрягало одно - анимация на итальянском! Они только начи-нали учить русский. Но доброжелательность обслуги сквозила во всём.
В еде я не привередливая и меня всё вполне устраивало. Остальные, по – моему ,тоже все были довольны.
Особенно нравился завтрак! Какие свежие горячие булочки, какой выбор—погибель талии!!! Кофе прекрасный. А яичница—которую готовят в твоём присутствии с той начинкой которую по-желаешь. Ветчина, болгарский перец, лук, оливки. Мне очень нра-вилась с сыром! Она прямо вся пузыриться и шкварчит на сково-родке, а потом её на беленькую сверкающую тарелочку—бамс! И идёшь ты по залу, выбираешь столик за какой бы приземлиться и вкушаешь это простое кулинарное чудо, а потом чашечка горяче-обжигающего ароматного кофе с воздушно – тёпленькой булочкой, а может даже с двумя…И всё – кайф! Теперь можно и на пляж.
Ну а теперь, самое главное от чего я получила восторг до поросячьего визга. Это море! Кстати, температура воды была 27 градусов Цельсия, а воздуха 30, и это в конце октября начале нояб-ря!
Берег возле гостиницы начинался с кораллового рифа. Кстати название нашей гостиницы было «Катаракт», а местечко где она находится Марсаалам. А по кораллам ходить нельзя, да и не удобно – колючие.
До глубокой воды от берега нужно было идти по деревян-ным мосткам метров сто. А мостик заканчивался ступеньками ухо-дящими в воду. Глубина сразу у мостика где-то метров 10-11. А вода такая прозрачная, что всё дно видно! На дне белый-белый песок и вокруг тебя рыбки плавают. А рыбки такой красоты неописуемой, как будто радуга опустилась в море! И всякие разные и даже днём неоном светятся. Вот когда по телевизору показывают очень краси-вых ярких разноцветных рыбок вот это они и есть.
Море, если смотреть, издалека, бирюзового цвета, как на фотографиях про райские уголки. А вода такая солёная, что если попадёт под маску в глаз - очень щиплет. И дыхательная трубка, находясь долго во рту, начинает щипать губы.
Я-то думала, когда ехала на море, вот поплаваю.…А здесь получается большую часть времени нахождения в воде лежишь книзу лицом раскинув руки и восхищаешься созерцая эту красоту. И ощущение такое, что ты летишь, точнее паришь, как птица, а рядом с тобой шустро порхают-летают маленькие цветные птички, вернее рыбки. Красота!...И всё это на фоне кораллового откоса из огромных валунов белого, розового, желтого цвета.
На берегу висит табличка «рыб кормить запрещается». Но ведь хочется! В первый раз я взяла с собой булочку. Спрятала в бю-стгальтер. Немного отплыла и достала её. Что тут началось!!! Видимо не я была первая кто нарушал это правило. Море вокруг меня просто забурлило! Я так испугалась, что тут же отбросила булку в сторону и они её растерзали в тот же миг. Рыбки, которые набросились на хлеб, были размером с нашего карася и в поперечную полосочку. Полоска синяя, полоска жёлтая. А вот другие рыбки остались к хлебу равнодушны. Я потом заметила, одни что то ели с поверхности кораллов, другие синхронно плавали целыми косяками разинув рты, видимо питались планктоном, ну а третьи, наверное, ели других рыб поменьше.
Вот эти, что набросились на хлеб, напомнили мне наших воробьёв. Двум воробьям кинешь горсть семечек, откуда не возь-мись прилетит ещё десяток.
На следующий раз я уже не так боялась, и держала булку в руке не выпуская. Так они ели у меня прямо из руки, как наши си-нички. И снова приплыла их тьма тьмущая. И было их так много, что они задевали меня своими телами. И хватило у меня ума держать хлеб до самого конца. И тяпнули они меня по пальцу, и кровь по-текла…Рыбки маленькие, а зубки у них очень острые.
На третий раз взяла я кусочек жаренного мяса. Потому что уж очень быстро булка в воде размокает. Раз и нет её.
Достала я мясо из укромного местечка, оторвала полосочку, и кинула морским «воробушкам» Мясо плавает в сорока санти-метрах от моего носа и не тонет, а они его теребят. И я любуюсь всей этой картиной и восхищаюсь! Вот что меня огорчало, так это то, что не с кем было поделиться своим восторгом, своей радостью. В следующий раз надо ехать с кем-то вдвоём.
Так вот, любуюсь я всей этой красотой, и вдруг замечаю, что со дна ко мне поднимается огромная тёмно-коричневая рыбина длиной, наверное, с метр с жёлтыми глазами. А зубы у неё такие, что я их из далека заметила. Нижняя челюсть её была сильно выдвинута вперёд и хищные зубищи такие беленькие были хорошо видны. Видимо она учуяла запах жаренного мяса. Вот здесь, надо сказать, я испугалась. Выбросила быстрей мясо в воду, прополоскала то место, где оно лежало, и с замиранием сердца жду, что будет дальше. Рыбина подплыла, не расжёвывая заглотила кусок мяса, и посмотрела на меня жёлтым глазом. Я ей сказала, что у меня больше нет и развела в сторону руками. Она поверила и уплыла.
А я уже потом подумала, что вот если бы это мясо нацепить на крючок с леской, то можно бы эту рыбину и поймать!! Только зачем? Не будешь ведь её жарить на костре? Хотя как знать! Экзо-тика!!
А теперь ещё расскажу, как я познакомилась с одной итальянкой.
Как-то утром на пляже мой лежак оказался рядом с лежа-ком пожилой дамы с белым браслетиком на запястье. Значит итальянка, решила я. Охота же поговорить!
Она читала журнал, и когда я с ней заговорила, отложила его в сторону и села.
-Вы итальянка? –поинтересовалась я.
-Си – ответила она.
Дальнейший разговор происходил на языке мимики жестов и рисунков.
Я попросила у неё журнал и на полях журнала нарисовала домик.
-Мой дом в Челябинске—говорю ей тыча пальцем в домик- а твой где?
-Милан - говорит она.
-Я Людмила –тычу пальцем себе в грудь.
-Иза - говорит она.
-Иза это Изабель? Интересуюсь я.
-Нет. Элизабет.
-Мне 58 лет—пишу я на полях цифру 58. Она пишет 68.
-Где твой «мен» ?-спрашивает она.
-Мой муж в домике сидит—показываю я пальцем в нари-сованный домик.
-А мой на небо улетел - показывает она мне жестом. В об-щем, всё понятно.
-Ты пенсионерка? –спрашиваю. Кивает головой. Да.
-У меня пенсия 100 евро.—пишу на полях—а у тебя?
-2000 евро.—на мой изумлённый возглас –что-то залопота-ла, видимо объясняла, какая у них в Италии дорогая жизнь.
-У меня дома есть собачка, пудель—я нарисовала рядом с домиком собаку—она родила четыре «беби».
-О, «догбеби»!!-(собачьи дети)-поняла она обрадовано.
-Я их продала, доллары собрала в кучку—показываю в ла-дошку , купила путёвку и приехала сюда. Поняла?
-Си, си…--улыбается, кивает головой.
Вот так мы поговорили с Элизабет первый раз.
А впереди было ещё много прелестных жарких дней и тёп-лых вечеров ,а теперь приятных воспоминаний.
-Ты любишь Путина?—спрашивает она как-то раз.
-Да, люблю.
-Путина вся Европа любит,—говорит она—а Сильвио Бер-лусскони друг Путина.
-А кого вы выберете следующим президентом?—спрашивает.
-Не знаю –говорю.
-Мы очень расстраиваемся, по этому поводу.
-Да мы и сами расстраиваемся –отвечаю. Про Медведьева тогда ещё не слышно было в октябре 2007, а в марте уже выбрали.
Интересно, как Элизабет отнеслась к этой кандидатуре? И любит ли нашего Медведьева вся Европа?
В общем отдыхать на Красном море мне очень понрави-лось! Хочу ещё раз поплескаться в узкой полоске воды между Ара-вийским полуостровам и Африкой. Вот только у Сольды со щенками в этом году как-то пока не получается.
Участник № 11 "Отец"
Весь плюс таких людей как он заключался в ихсущности: вечно одинокого космического бродяги, этакого воплощения мореплавателя 16-го века. Однако, эта аллегория была настолько же туманна, насколько и неправдива, хотя несомненно и имела здравое зерно человеческого рационализма.
Его раздумья прервал голос – если это только можно было назвать голосом – энпата, которого он называл – Хуб. Он сказал – «Это правда, что ты уезжаешь?», и мозг Артура взорвался от горя и надежды.
***
Артур проснулся от громкого и назойливого звона допотопного телефона. Он поднял трубку с твердым намерением отбиваться ото всех дел и забот, но как только он услышал ироничный и полный профессионального злорадства голос Шефа то понял – отвертеться не удастся. Через полчаса Фатнер уже стучался в надежную дубовую дверь украшенную табличкой «Центральный управляющий». А по прошествии еще нескольких минут он уже сидел на мягком кресле в кабинете у Шефа. Тот как всегда был прямолинеен:
- Артур, для тебя есть работа, - слова недоуменно зависли в воздухе, наконец, Шеф продолжил, - мы обнаружили интереснейшую планетку: и вот что, - он перешел на вкрадчивы шепот,- она населена доныне неведомыми существами, обладающими – только возможно – энпатическими свойствами ( Прим Автора Энпатия – постижение эмоционального состояния другого человека). Так что мы фрахтуем корабль и отправляем тебе на съедение этим милым зверяткам, скажу тебе по секрету - Шеф посмотрел ему прямо в глаза и Артур увидел в них знакомый блеск золотодобытчика, - эта планета венец того, что мы можем найти. Вторая Земля, Эдем в созвездии Ориона, некоторые люди вложили туда уже сотни миллиардов и начали паковать свои чемоданы, так что не подведи. Шеф умолк и мечтательно уставился в потолок. Это выражение сопровождало его лицо как на старте так и при всех видеосвязях, которые отсылал ему Артур, пока это еще было возможно.
Прошли еще долгие месяцы пока Артур не долетел, наконец, до сияющей жемчужным блеском в окошках иллюминатора: Энпатии.
Процедуру посадки он помнил хорошо. Доверив автомату самому выполнять требуемые команды он следил на показания приборов готовый, в случае необходимости, вмешатся в слаженную работу автоматики. Поначалу он вяло следил за показаниями разнообразных счетчиков шкал и окошек вычислителя, пока не наткнулся случайным взглядом на экраны камер наружнего наблюдения, и не заметил множества самых причудливых существ из всех, которых он видел раньше. Ему бросилось в глаза отсутствие у туземцев ушей и рта, их неестественный бледный оттенок кожи, и, выражение лица. Это был тот самый случай когда по лицу можно было прочитать всю жизнь и все переживания человека. Ошеломленный, Артур даже и не заметил, как громада космолета опустилась на землю.
А неделями спустя он уже вовсю приживался в только что открытом мире. Туземцы – энпаты, не имели рта и ушей, что однако не лишало их привилегии слышать и слушать. Они общались чувствами, и, поначалу, Артуру приходилось очень нелегко понять, как надо говорить с этими существами. Но проблема разрешилась довольно просто – ему передали эмоцию понимания. И в тот же момент Артур ощутил, как в его груди гигантским комом расползается некое существо, которое остро отзывается на любое еле ощущаемое прикосновение, а затем в это существо превратился он сам. Теперь каждое чувство выпущенное на самой тонкой частоте – подобие шепота – он мог ощущать и понимать, поначалу он переводил свои эмоции на человеческий язык, но затем отказался от такого восприятия: язык чувств порой не поддавался переводу, тем более что некоторые эмоции способны обозначатся в разнообразных оттенках, как грусть (яростная, безнадежная, любовная и так далее) или любовь.
После преодоления синтаксического барьера, Артур начал заниматься развитием и образованием энпатов. Он давал названиям немыслимым видам цветов и животных, учил туземцев простейшим играм и искусству плести венки. Разъяснял множеству любопытных существ: как устроена вселенная, почему светит Солнце, что такое рычаг и колесо.
Он не заметил когда успел полюбить их.
Но однажды, особо проворная радиоволна, преодолев тысячи парсеков, наконец, настигла его. И в тот момент рай накрыло гигантская тень реальности.
***
Артур ощущал мольбу и надежду Хуба, его тонкий луч вопроса и просьбы. И в этот момент Фатнер перегорел, он взглянул с теплотой на существо лежащее рядом с ним и ответил – «нет».
Кем он стал для этих милых туземцев, и кем они стали для него. И он понял в этот самый миг когда теплая шпага солнечного луча пронзила его голову. Он стал отцом.
Но ведь когда сюда прибудут корабли, наполненные людьми, словно шпроты в банке. Когда они опалят эту ярчайшую до боли в глазах траву. Когда вырубят леса и загадят озера и реки. Уничтожат синий цвет небес, возродив для себя привычные черты смога. Когда перекопают землю, похоронив заживо тысячи цветов, которым еще нет названия. Когда объявят охоту на миллионы животных. Сколько лет пройдет? Сотня? Или может они управятся за десятилетие. Сколько вытерпят впечатлительные дети. ЕГО дети?!
Нет! Он не даст этим диким варварам уничтожить мир и спокойствие ЕГО дома. Он будет сражаться с ними до последнего вздоха, до того момента, когда мир потеряет цвет, вкус и размер.
Артур взял руку Хуба своей мозолистой ладонью и отец с сыном отправились за медленно опускающимся Солнцем.
Отец
Он сидел на траве, любуясь закатом красного гиганта Энпатии. В кои - то веки один, подумалось ему. Ему – Артуру Фатнеру, прославленному психологу и контактеру. Вот уже неделю он находился в отдалении от Земли на сто миллиардов – а то и больше –световых лет. Весь плюс таких людей как он заключался в ихсущности: вечно одинокого космического бродяги, этакого воплощения мореплавателя 16-го века. Однако, эта аллегория была настолько же туманна, насколько и неправдива, хотя несомненно и имела здравое зерно человеческого рационализма.
Его раздумья прервал голос – если это только можно было назвать голосом – энпата, которого он называл – Хуб. Он сказал – «Это правда, что ты уезжаешь?», и мозг Артура взорвался от горя и надежды.
***
Артур проснулся от громкого и назойливого звона допотопного телефона. Он поднял трубку с твердым намерением отбиваться ото всех дел и забот, но как только он услышал ироничный и полный профессионального злорадства голос Шефа то понял – отвертеться не удастся. Через полчаса Фатнер уже стучался в надежную дубовую дверь украшенную табличкой «Центральный управляющий». А по прошествии еще нескольких минут он уже сидел на мягком кресле в кабинете у Шефа. Тот как всегда был прямолинеен:
- Артур, для тебя есть работа, - слова недоуменно зависли в воздухе, наконец, Шеф продолжил, - мы обнаружили интереснейшую планетку: и вот что, - он перешел на вкрадчивы шепот,- она населена доныне неведомыми существами, обладающими – только возможно – энпатическими свойствами ( Прим Автора Энпатия – постижение эмоционального состояния другого человека). Так что мы фрахтуем корабль и отправляем тебе на съедение этим милым зверяткам, скажу тебе по секрету - Шеф посмотрел ему прямо в глаза и Артур увидел в них знакомый блеск золотодобытчика, - эта планета венец того, что мы можем найти. Вторая Земля, Эдем в созвездии Ориона, некоторые люди вложили туда уже сотни миллиардов и начали паковать свои чемоданы, так что не подведи. Шеф умолк и мечтательно уставился в потолок. Это выражение сопровождало его лицо как на старте так и при всех видеосвязях, которые отсылал ему Артур, пока это еще было возможно.
Прошли еще долгие месяцы пока Артур не долетел, наконец, до сияющей жемчужным блеском в окошках иллюминатора: Энпатии.
Процедуру посадки он помнил хорошо. Доверив автомату самому выполнять требуемые команды он следил на показания приборов готовый, в случае необходимости, вмешатся в слаженную работу автоматики. Поначалу он вяло следил за показаниями разнообразных счетчиков шкал и окошек вычислителя, пока не наткнулся случайным взглядом на экраны камер наружнего наблюдения, и не заметил множества самых причудливых существ из всех, которых он видел раньше. Ему бросилось в глаза отсутствие у туземцев ушей и рта, их неестественный бледный оттенок кожи, и, выражение лица. Это был тот самый случай когда по лицу можно было прочитать всю жизнь и все переживания человека. Ошеломленный, Артур даже и не заметил, как громада космолета опустилась на землю.
А неделями спустя он уже вовсю приживался в только что открытом мире. Туземцы – энпаты, не имели рта и ушей, что однако не лишало их привилегии слышать и слушать. Они общались чувствами, и, поначалу, Артуру приходилось очень нелегко понять, как надо говорить с этими существами. Но проблема разрешилась довольно просто – ему передали эмоцию понимания. И в тот же момент Артур ощутил, как в его груди гигантским комом расползается некое существо, которое остро отзывается на любое еле ощущаемое прикосновение, а затем в это существо превратился он сам. Теперь каждое чувство выпущенное на самой тонкой частоте – подобие шепота – он мог ощущать и понимать, поначалу он переводил свои эмоции на человеческий язык, но затем отказался от такого восприятия: язык чувств порой не поддавался переводу, тем более что некоторые эмоции способны обозначатся в разнообразных оттенках, как грусть (яростная, безнадежная, любовная и так далее) или любовь.
После преодоления синтаксического барьера, Артур начал заниматься развитием и образованием энпатов. Он давал названиям немыслимым видам цветов и животных, учил туземцев простейшим играм и искусству плести венки. Разъяснял множеству любопытных существ: как устроена вселенная, почему светит Солнце, что такое рычаг и колесо.
Он не заметил когда успел полюбить их.
Но однажды, особо проворная радиоволна, преодолев тысячи парсеков, наконец, настигла его. И в тот момент рай накрыло гигантская тень реальности.
***
Артур ощущал мольбу и надежду Хуба, его тонкий луч вопроса и просьбы. И в этот момент Фатнер перегорел, он взглянул с теплотой на существо лежащее рядом с ним и ответил – «нет».
Кем он стал для этих милых туземцев, и кем они стали для него. И он понял в этот самый миг когда теплая шпага солнечного луча пронзила его голову. Он стал отцом.
Но ведь когда сюда прибудут корабли, наполненные людьми, словно шпроты в банке. Когда они опалят эту ярчайшую до боли в глазах траву. Когда вырубят леса и загадят озера и реки. Уничтожат синий цвет небес, возродив для себя привычные черты смога. Когда перекопают землю, похоронив заживо тысячи цветов, которым еще нет названия. Когда объявят охоту на миллионы животных. Сколько лет пройдет? Сотня? Или может они управятся за десятилетие. Сколько вытерпят впечатлительные дети. ЕГО дети?!
Нет! Он не даст этим диким варварам уничтожить мир и спокойствие ЕГО дома. Он будет сражаться с ними до последнего вздоха, до того момента, когда мир потеряет цвет, вкус и размер.
Артур взял руку Хуба своей мозолистой ладонью и отец с сыном отправились за медленно опускающимся Солнцем.
Участник № 12 "Качели"
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Эти слова словно раскаты грома проносились у меня в голове. Как? Почему? В чём я виновата? Почему он так со мной поступает? Ведь мы с Лёшкой дружили с самого детства, вечно вместе, как близнецы, да и сейчас мы были неразлучны. Говорят, что дружбы между девушкой и парнем быть не может, но мы были опровержением этой теории. Были…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Так рушиться мир. С каждым словом. С каждой секундой. Я не могу поверить. Я отказываюсь верить в это! Я… Я хочу что бы всё было как раньше, хочу перенестись на несколько назад, когда всё было так… Так легко, свободно. Так…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Наша с Лёшкой дружба была похожа на качели, что были у нас во дворе. Иногда, мы качались на одном уровне, иногда сбивались, встречаясь лишь на пересечении. Но никогда, никогда наша дружба не «слетала с петель».
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Всё новое – страшно. Не потому что ново, а от того, что неизвестно. Неизвестно, что будет дальше, как повернётся жизнь. Если мы иногда не знаем, что будет через мгновенье, что говорить о неделях, годах?
Даже сейчас, я не была готова к этому, ничего не предвещало такого поворота. Лёшка просто позвонил мне, пригласил погулять. На улице мы долго молча сидели на качелях. Вдруг Лёша резко встал, лицо его было мрачным настолько, что я боялась даже на него смотреть. Было видно, что ему больно. Но от чего? Если б я знала…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Прошло лишь мгновенье, после того, как он это произнёс, но для меня пролетела вечность. На глазах наворачивались слёзы. Я смотрела на него и плакала. “П-почему?” – единственное, что я сказала за всё это время. Но он не ответил, а постояв ещё немного, ушёл, ни разу не обернувшись ко мне. И я осталась одна во дворе, а как мне тогда показалось, и во всём мире…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Качели
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Эти слова словно раскаты грома проносились у меня в голове. Как? Почему? В чём я виновата? Почему он так со мной поступает? Ведь мы с Лёшкой дружили с самого детства, вечно вместе, как близнецы, да и сейчас мы были неразлучны. Говорят, что дружбы между девушкой и парнем быть не может, но мы были опровержением этой теории. Были…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Так рушиться мир. С каждым словом. С каждой секундой. Я не могу поверить. Я отказываюсь верить в это! Я… Я хочу что бы всё было как раньше, хочу перенестись на несколько назад, когда всё было так… Так легко, свободно. Так…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Наша с Лёшкой дружба была похожа на качели, что были у нас во дворе. Иногда, мы качались на одном уровне, иногда сбивались, встречаясь лишь на пересечении. Но никогда, никогда наша дружба не «слетала с петель».
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Всё новое – страшно. Не потому что ново, а от того, что неизвестно. Неизвестно, что будет дальше, как повернётся жизнь. Если мы иногда не знаем, что будет через мгновенье, что говорить о неделях, годах?
Даже сейчас, я не была готова к этому, ничего не предвещало такого поворота. Лёшка просто позвонил мне, пригласил погулять. На улице мы долго молча сидели на качелях. Вдруг Лёша резко встал, лицо его было мрачным настолько, что я боялась даже на него смотреть. Было видно, что ему больно. Но от чего? Если б я знала…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Прошло лишь мгновенье, после того, как он это произнёс, но для меня пролетела вечность. На глазах наворачивались слёзы. Я смотрела на него и плакала. “П-почему?” – единственное, что я сказала за всё это время. Но он не ответил, а постояв ещё немного, ушёл, ни разу не обернувшись ко мне. И я осталась одна во дворе, а как мне тогда показалось, и во всём мире…
“Мы больше не можем быть друзьями…”
Участник № 13 "Город"
ГОРОД
Я проснулась от глухого удара о стекло. Села, свесила ноги с кровати, потрясла взлохмаченной после сна головой. Так хорошо просыпаться на рассвете, когда тело тёплое и податливое, постель пахнет сеном, а на губах так сладко, как будто… Стоп. А что это был за удар? Неужели это Тимур меня будит? Точно. Значит, я проспала. Опять. Пока бежала окну, натягивая на ходу шорты, судорожно соображала. Мы договорились встретиться возле заброшенной колонки. До неё далеко и через забор там лезть неудобно, особенно с велосипедами, но я настояла. Не хотела лишний раз демонстрировать соседям, с кем я провожу время. Теперь уже, конечно, поздно, теперь вся округа в курсе.
К моему удивлению за окном никого не было. Мне сразу стало легче. Всё в порядке. Я зашнуровала мокрые после вчерашней грозы кроссовки, взяла рюкзак. Хорошо хоть его я вчера собрала, чтобы сегодня времени не терять. Раздумывая по дороге, чем был вызван удар в окно, я спустилась по лестнице на первый этаж. На цыпочках, чтобы не разбудить сестру прошла на веранду. Инструменты в рюкзаке предательски брякнули. На веранде я недовольно осмотрела свою фигуру в зеркале. Нет, не похожа я на девчонку: худые загорелые ноги со сбитыми коленками, исцарапанные кустами руки, грудь нулевого размера. Если бы не густые волосы до плеч, никто бы не догадался, что я девушка. А ведь мне через месяц 19. Хотя в свете последних событий, какая к черту разница.
Велосипед стоял на крыльце, совсем мокрый от дождя. «В следующий раз надо бы его в дом поставить», – заботливо подумала я, трогаясь с места. На улице было тихо, пахло летом, озоном и последней любовью. Пока велосипед совершал проверенное веками поступательное движение вперед, я скользила глазами по ставшему привычным для меня пейзажу. Покосившиеся под тяжестью времени заборы, пустые глазницы окон, облезшая клочьями краска, ржавчина и засилье пахучих трав. Я знала эти места с детства, я выросла здесь. Может быть поэтому приметы времени не не наводили на меня тоски. Здесь царила красота упадка, она радовала глаз. Когда до колонки оставалось метров двадцать, я сделала серьезное лицо. Я очень гордилась тем, что эти парни считали меня своей и брали в такие походы, как сегодня.
Они были уже там. Илья – мой бывший одноклассник, Тимур – его старший брат. Оба высокие и загорелые, у обоих красивые серые глаза и не по возрасту серьезный взгляд. Впрочем, может быть, они просто знали больше других. Их родители когда-то работали на том самом заводе. После аварии их вместе с другими сотрудниками посадили в автобусы и увезли в неизвестном направлении. Нам сказали, что их распределят в санатории на реабилитацию. Мы сделали вид, что поверили. Но разговаривать об этом нам не хотелось. Поэтому мы шутили и болтали о глупостях, слонялись на велосипедах по летнему мареву города и таскали еду со складов, когда кончалась гуманитаная помощь. За последнее нас недолюбливали, хотя наша отчаянность у многих вызывала уважение.
Привычным движением мы переправили велосипеды через забор и поехали в сторону города, окутанного лёгкой дымкой. От города люди старались держаться подальше. Никто не знал, какими последствиями обернулся взрыв на крупнейшем в стране химическом комбинате. Те, кто мог уехать – уехал сразу, те кому было некуда ехать – переехали на окраину города, чтобы жить случайными подачками от правительства и мародерством. Как чайки кружат над морской гладью мы, оборванные и взбудораженные тем, что случилось, кружили над заброшенным городом в поисках пропитания и приключений. Уверенность в том, что скоро нас заберут отсюда помноженная на врожденную беспечность давала нам шанс насладиться этим городом, как последним глотком хорошего вина.
В городе было жарко и пахло лекарствами. Почерневшие магазинные вывески учтиво зазывали нас к свои товарно-денежные сети, наперебой предлагая эксклюзивное средство для похудения, наполнитель для кошачьего туалета, бижутерию и растворимый кофе. Неземные девушки ласково улыбались с выцветших плакатов. У обочины время от времени попадались обглоданные коррозией ауди, форды, тойоты, жигули. Во дворах на веревках висело бельё, в окнах домов виднелись тюлевые занавески и горшки с цветами. Мне даже на мгновенье показалось, что город стал прежним, просто ветер отнёс в сторону шум автодороги и мама шикнула на расшумевшихся детей. Через мгновенье снова хлынет на улицы разноголосый гул толпы вперемешку с воем сирен и детским плачем. Мы купим эскимо в киоске на углу и поедем гулять по набережной.
Но город молчал. Тишина окружила нас, пропитала насквозь. Мне вдруг стало не по себе. Я оглянулась по сторонам и почувствовала кожей, какая тягучая, парализующая волю атмосфера смерти повисла над городом. Город задыхался без людей. Он был как брошенная любовница, которая рассматривает морщинки перед зеркалом, а потом курит, стряхивая пепел прямо на постель. Люди предали этот город. Приехали, вырубили вековой бор, выровняли бульдозером землю, построили химический комбинат, заработали деньги, а потом просто уехали, оставляя за собой выжжженую химией почву и отравленную воду. Мне стало стыдно.
* * *
Этим же вечером, сидя на крыше мы увидели как к городу с востока тянется колонна автобусов. Через пару дней они увезли нас, вместе с последними двумя сотнями жителей города в неведомое, но прекрасное далёко. В автобусе играла музыка и пахло освежителем воздуха. Я оглянулась. Наш город смотрел нам вслед, отравленный, агонизирующий и жалкий, ставший памятником человеческой безответственности.
Я проснулась от глухого удара о стекло. Села, свесила ноги с кровати, потрясла взлохмаченной после сна головой. Так хорошо просыпаться на рассвете, когда тело тёплое и податливое, постель пахнет сеном, а на губах так сладко, как будто… Стоп. А что это был за удар? Неужели это Тимур меня будит? Точно. Значит, я проспала. Опять. Пока бежала окну, натягивая на ходу шорты, судорожно соображала. Мы договорились встретиться возле заброшенной колонки. До неё далеко и через забор там лезть неудобно, особенно с велосипедами, но я настояла. Не хотела лишний раз демонстрировать соседям, с кем я провожу время. Теперь уже, конечно, поздно, теперь вся округа в курсе.
К моему удивлению за окном никого не было. Мне сразу стало легче. Всё в порядке. Я зашнуровала мокрые после вчерашней грозы кроссовки, взяла рюкзак. Хорошо хоть его я вчера собрала, чтобы сегодня времени не терять. Раздумывая по дороге, чем был вызван удар в окно, я спустилась по лестнице на первый этаж. На цыпочках, чтобы не разбудить сестру прошла на веранду. Инструменты в рюкзаке предательски брякнули. На веранде я недовольно осмотрела свою фигуру в зеркале. Нет, не похожа я на девчонку: худые загорелые ноги со сбитыми коленками, исцарапанные кустами руки, грудь нулевого размера. Если бы не густые волосы до плеч, никто бы не догадался, что я девушка. А ведь мне через месяц 19. Хотя в свете последних событий, какая к черту разница.
Велосипед стоял на крыльце, совсем мокрый от дождя. «В следующий раз надо бы его в дом поставить», – заботливо подумала я, трогаясь с места. На улице было тихо, пахло летом, озоном и последней любовью. Пока велосипед совершал проверенное веками поступательное движение вперед, я скользила глазами по ставшему привычным для меня пейзажу. Покосившиеся под тяжестью времени заборы, пустые глазницы окон, облезшая клочьями краска, ржавчина и засилье пахучих трав. Я знала эти места с детства, я выросла здесь. Может быть поэтому приметы времени не не наводили на меня тоски. Здесь царила красота упадка, она радовала глаз. Когда до колонки оставалось метров двадцать, я сделала серьезное лицо. Я очень гордилась тем, что эти парни считали меня своей и брали в такие походы, как сегодня.
Они были уже там. Илья – мой бывший одноклассник, Тимур – его старший брат. Оба высокие и загорелые, у обоих красивые серые глаза и не по возрасту серьезный взгляд. Впрочем, может быть, они просто знали больше других. Их родители когда-то работали на том самом заводе. После аварии их вместе с другими сотрудниками посадили в автобусы и увезли в неизвестном направлении. Нам сказали, что их распределят в санатории на реабилитацию. Мы сделали вид, что поверили. Но разговаривать об этом нам не хотелось. Поэтому мы шутили и болтали о глупостях, слонялись на велосипедах по летнему мареву города и таскали еду со складов, когда кончалась гуманитаная помощь. За последнее нас недолюбливали, хотя наша отчаянность у многих вызывала уважение.
Привычным движением мы переправили велосипеды через забор и поехали в сторону города, окутанного лёгкой дымкой. От города люди старались держаться подальше. Никто не знал, какими последствиями обернулся взрыв на крупнейшем в стране химическом комбинате. Те, кто мог уехать – уехал сразу, те кому было некуда ехать – переехали на окраину города, чтобы жить случайными подачками от правительства и мародерством. Как чайки кружат над морской гладью мы, оборванные и взбудораженные тем, что случилось, кружили над заброшенным городом в поисках пропитания и приключений. Уверенность в том, что скоро нас заберут отсюда помноженная на врожденную беспечность давала нам шанс насладиться этим городом, как последним глотком хорошего вина.
В городе было жарко и пахло лекарствами. Почерневшие магазинные вывески учтиво зазывали нас к свои товарно-денежные сети, наперебой предлагая эксклюзивное средство для похудения, наполнитель для кошачьего туалета, бижутерию и растворимый кофе. Неземные девушки ласково улыбались с выцветших плакатов. У обочины время от времени попадались обглоданные коррозией ауди, форды, тойоты, жигули. Во дворах на веревках висело бельё, в окнах домов виднелись тюлевые занавески и горшки с цветами. Мне даже на мгновенье показалось, что город стал прежним, просто ветер отнёс в сторону шум автодороги и мама шикнула на расшумевшихся детей. Через мгновенье снова хлынет на улицы разноголосый гул толпы вперемешку с воем сирен и детским плачем. Мы купим эскимо в киоске на углу и поедем гулять по набережной.
Но город молчал. Тишина окружила нас, пропитала насквозь. Мне вдруг стало не по себе. Я оглянулась по сторонам и почувствовала кожей, какая тягучая, парализующая волю атмосфера смерти повисла над городом. Город задыхался без людей. Он был как брошенная любовница, которая рассматривает морщинки перед зеркалом, а потом курит, стряхивая пепел прямо на постель. Люди предали этот город. Приехали, вырубили вековой бор, выровняли бульдозером землю, построили химический комбинат, заработали деньги, а потом просто уехали, оставляя за собой выжжженую химией почву и отравленную воду. Мне стало стыдно.
* * *
Этим же вечером, сидя на крыше мы увидели как к городу с востока тянется колонна автобусов. Через пару дней они увезли нас, вместе с последними двумя сотнями жителей города в неведомое, но прекрасное далёко. В автобусе играла музыка и пахло освежителем воздуха. Я оглянулась. Наш город смотрел нам вслед, отравленный, агонизирующий и жалкий, ставший памятником человеческой безответственности.
Участник № 14
___Она громко засмеялась, и травинка, зажатая в ее зубах, заколыхалась в такт ее смеху.
___Я сидел, прислонившись спиной к обломку скалы, и чувствовал тепло камня, нагретого солнцем. Чуть повернув голову, я наблюдал за ней сквозь полуопущенные ресницы, и мне нравилось то, что она не видела моего взгляда.Так я видел ее словно со стороны. Cлучайную незнакомку, решившую отдохнуть на этом же каменном уступе. Незнакомку, беспечно разлегшуюся на теплых камнях. Незнакомку, закинувшую руки за голову. Незнакомку, заливисто смеющуюся своим незнакомым смехом.
___Ни один здравомыслящий незнакомец не будет таким беспечным рядом со мной, если только будет в состоянии увидеть знаки Огня на моей робе.
___Здравомыслящему незнакомцу вообще не придет в голову нелепость устроиться на привал в непосредственной близости от меня.
___Она прекратила смеяться и повернулась ко мне. Я видел, как она склонила точеную головку набок и досадливо надула губки.
___- И куда ты смотришь?..
___А никуда.
___Взгляд из-под прикрытых ресниц. Я перевел его на бездну, лежащую у моих ног - звенящий от солнца, скалистый и грозный провал. Такой глубокий, что если носком сапога скинуть в него камешек, то можно долго вслушиваться, но так и не услышать звука падения.
___И вполовину не такой глубокий и бездонный, как тот взгляд, который она посылает мне из-под пушистых ресниц.
___Дурочка.
* * *
___Однажды, забредя далеко от города, я нашел свой укромный уголок. Маленькая зеленая ложбинка у подножия желтых скал; звонкий родник, текущий в траве и орешник, бросающий густую тень. Маленький островок зелени в выжженных предгорьях Драконова ущелья, далекий от тракта, спрятанный от случайных взглядов осыпавшимися валунами.
___Птицы не пели здесь, потому что редкая птица могла долететь до спасительной зеленой кроны, не опалив крылья под жгучим солнцем ущелья, и путники не утоляли жажду звенящими потоками этого ручья, потому что заброшенная тропа пролегала далеко в стороне, а над рыжими гребнями песка рыскали, хватая песчаных ящериц, лиловые вирмы.
___С тем хор я часто бывал здесь. Это место пленило меня - журчащий родник и гребни пустыни, плещущиеся о зеленую траву, превосходная охота и уединение, которое я столь ценил. Островок зелени, укромный уголок, где можно было отдохнуть вдали от любопытных глаз. Никто не ведал об этом месте; да и кому пришло бы в голову забрести сюда, в глубину выжженного солнцем ущелья.
___Разве что одиночке-магу, посвященному пламени и огню.
* * *
___Она приходила каждый день – такая юная и хрупкая. Она садилась недалеко от меня, словно бы не замечая посоха, искрящегося от переполняющей его магии, и моего равнодушно-холодного лица.
___Она много говорила – и почти никогда она не слышала от меня ответа. Я никогда не подавал вида, что слушаю ее щебетание, а она, казалось, не придавала этому никакого значения.
___Она рассказывала о лесах, где деревья были выше, чем точеные шпили Адена, и под кронами которых даже в самый солнечный день было сумрачно и влажно; она говорила о кораблях под белоснежными облаками парусов, о стальных волнах Великого моря – того самого моря, чья ледяная холодность способна погасить огонь в самом пламенном сердце…
___Она пела эльфийские песни – еле слышно мурлыкая себе под нос, перебирая пальчиками зеленые травинки и рисуя круги на сухом песке.
___Иногда она засыпала.
___И только в минуты ее сна я позволял себе провести взглядом – как ласковой рукой – по ее волосам и спящему лицу с нежным, детским выражением; тени ее ресниц трепетали в такт дыханию.
* * *
___А потом она не пришла.
___И целый день я сидел на границе зеленого и рыжего, и за моей спиной журчал родник и шелестела листва орешника, а я, подперев рукой голову, просто смотрел куда-то чуть ниже линии горизонта и скупыми щелчками пальцев испепелял стремительных лиловых вирмов.
___Она появилась, когда солнце уже перевалило на другую сторону небосклона и тени стали длиннее. Она остановилась около меня и сердито села рядом, подминая сочную зеленую траву.
* * *
___Медленно, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее привычно безразличным взглядом, единственным, который я мог себе позволить бросить на нее открыто, но сегодня она смотрит не на меня. Опустив голову и уставившись в землю, куда-то рядом со своими сапогами, она хмуро молчит. Я замечаю, что на ней надет новый кожаный доспех, и еще она кусает губы, словно собираясь мне что-то сказать.
___Я отворачиваюсь - ее неподвижный взгляд-не-на-меня и хмурый вид мне внове, но это слишком простые уловки для того, чтобы я поддался на них. День склоняется к вечеру, но солнечные лучи по-прежнему наполнены жаром - и я закрываю глаза и подставляю им лицо. Мне приятно сидеть здесь, особенно теперь, когда она сидит рядом, пусть нахмуренная и взъерошенная – но она здесь, и нарушенное было течение одного из наших с ней солнечных дней возобновило свою мерную неторопливость.
___Мы сидим так довольно долго - молча и неподвижно. Время от времени я смотрю на нее сквозь опущенные ресницы, но она сидит, не меняя позы, и взгляд ее по-прежнему лежит где-то рядом с носками ее новых сапог.
___Она шмыгает носом, когда солнечный круг цепляется оранжевым краем за зубцы горных пиков.
___- Ты ничего не хочешь мне сказать?
___Звук ее голоса. Я не представлял, что успею так сильно соскучиться по нему.
___На минуту я задумываюсь, что именно ей так хочется от меня услышать - но она, не дождавшись моего ответа, неожиданно вскидывает голову и, уставившись куда-то вверх, в безоблачную высь, произносит ровным будничным голосом:
___- А у нас теперь война.
___Я давлюсь словами на языке. Я ничем себя не выдаю, и даже голос мой звучит лениво и небрежно, когда я переспрашиваю:
___- Война?
___- Сегодня утром. Наш лидер и ваш. Уже все знают..
___Соперничество между нашими кланами, обострившееся в последние недели. Мелкие стычки, взаимная неприязнь, постоянные оскорбления.
___Но перевести вражду на официальный уровень… Объявление войны - это выдача разрешения на убийство, в любое время, в любом месте, и вершащие закон всегда относились к клановым войнам с большим снисхождением…
___Я медленно выдыхаю. Если дело обстоит так, как она говорит, сейчас я могу испепелить ее на месте. И мне за это не будет ничего, кроме одобрения моих соратников.
___- Получается, что по-хорошему я должна была придти сюда, держа стрелу на тетиве. И убить тебя прежде, чем ты произнес бы заклинание, - она кривит губы в горькой усмешке, словно читая мои мысли, и, наконец, поднимает на меня глаза.
___Синие-синие, как вечернее небо над нами, безоблачное небо с первыми светлячками звездами. Они сами мерцают, как крупные летние звезды.
___Одним движением я оказываюсь рядом. Она испуганно дергается, пытаясь отодвинутся, и я сжимаю ее запястья, подтягивая к себе. Я вижу страх, плещущийся в этих звездах, мерцающих сквозь пушистые ресницы, и мне нравится этот страх, мне нравится, что она пытается отшатнутся от меня сейчас. Я протягиваю пальцы и смыкаю их на ее лице, сжимая подбородок и нежные губы, запрокидывая назад, до боли выгибая ее стройную шейку, и позволяю страху, плещущемуся в глубине ее глаз, захлестнуть ее всю.
Я наклоняюсь над ней и со злой улыбкой заглядываю в эти мерцающие звезды:
___- Убить меня прежде, чем я произнесу заклинание?..
___Она дергается, пытаясь вырваться, и я смеюсь, рывком подтягивая ее под себя. Она смотрит на меня с ужасом и ненавистью, и я беру ее за горло, а затем опускаю лицо и почти кусаю ее губы, безжалостно, причиняя как можно большую боль, разрывая все, что нас связывало и все то, что могло появиться между нами…
___И мои пальцы, сдавившие ее шею, почти испуганно разжимаются, когда она робко и бесконечно нежно отзывается на мой поцелуй.
* * *
___Она громко засмеялась, и травинка, зажатая в ее зубах, заколыхалась в такт ее смеху.
___Я сидел, прислонившись спиной к обломку скалы, и чувствовал тепло камня, нагретого солнцем. Чуть повернув голову, я наблюдал за ней сквозь полуопущенные ресницы, и мне нравилось то, что она не видела моего взгляда.Так я видел ее словно со стороны. Cлучайную незнакомку, решившую отдохнуть на этом же каменном уступе. Незнакомку, беспечно разлегшуюся на теплых камнях. Незнакомку, закинувшую руки за голову. Незнакомку, заливисто смеющуюся своим незнакомым смехом.
___Ни один здравомыслящий незнакомец не будет таким беспечным рядом со мной, если только будет в состоянии увидеть знаки Огня на моей робе.
___Здравомыслящему незнакомцу вообще не придет в голову нелепость устроиться на привал в непосредственной близости от меня.
___Она прекратила смеяться и повернулась ко мне. Я видел, как она склонила точеную головку набок и досадливо надула губки.
___- И куда ты смотришь?..
___А никуда.
___Взгляд из-под прикрытых ресниц. Я перевел его на бездну, лежащую у моих ног - звенящий от солнца, скалистый и грозный провал. Такой глубокий, что если носком сапога скинуть в него камешек, то можно долго вслушиваться, но так и не услышать звука падения.
___И вполовину не такой глубокий и бездонный, как тот взгляд, который она посылает мне из-под пушистых ресниц.
___Дурочка.
* * *
___Однажды, забредя далеко от города, я нашел свой укромный уголок. Маленькая зеленая ложбинка у подножия желтых скал; звонкий родник, текущий в траве и орешник, бросающий густую тень. Маленький островок зелени в выжженных предгорьях Драконова ущелья, далекий от тракта, спрятанный от случайных взглядов осыпавшимися валунами.
___Птицы не пели здесь, потому что редкая птица могла долететь до спасительной зеленой кроны, не опалив крылья под жгучим солнцем ущелья, и путники не утоляли жажду звенящими потоками этого ручья, потому что заброшенная тропа пролегала далеко в стороне, а над рыжими гребнями песка рыскали, хватая песчаных ящериц, лиловые вирмы.
___С тем хор я часто бывал здесь. Это место пленило меня - журчащий родник и гребни пустыни, плещущиеся о зеленую траву, превосходная охота и уединение, которое я столь ценил. Островок зелени, укромный уголок, где можно было отдохнуть вдали от любопытных глаз. Никто не ведал об этом месте; да и кому пришло бы в голову забрести сюда, в глубину выжженного солнцем ущелья.
___Разве что одиночке-магу, посвященному пламени и огню.
* * *
___Она приходила каждый день – такая юная и хрупкая. Она садилась недалеко от меня, словно бы не замечая посоха, искрящегося от переполняющей его магии, и моего равнодушно-холодного лица.
___Она много говорила – и почти никогда она не слышала от меня ответа. Я никогда не подавал вида, что слушаю ее щебетание, а она, казалось, не придавала этому никакого значения.
___Она рассказывала о лесах, где деревья были выше, чем точеные шпили Адена, и под кронами которых даже в самый солнечный день было сумрачно и влажно; она говорила о кораблях под белоснежными облаками парусов, о стальных волнах Великого моря – того самого моря, чья ледяная холодность способна погасить огонь в самом пламенном сердце…
___Она пела эльфийские песни – еле слышно мурлыкая себе под нос, перебирая пальчиками зеленые травинки и рисуя круги на сухом песке.
___Иногда она засыпала.
___И только в минуты ее сна я позволял себе провести взглядом – как ласковой рукой – по ее волосам и спящему лицу с нежным, детским выражением; тени ее ресниц трепетали в такт дыханию.
* * *
___А потом она не пришла.
___И целый день я сидел на границе зеленого и рыжего, и за моей спиной журчал родник и шелестела листва орешника, а я, подперев рукой голову, просто смотрел куда-то чуть ниже линии горизонта и скупыми щелчками пальцев испепелял стремительных лиловых вирмов.
___Она появилась, когда солнце уже перевалило на другую сторону небосклона и тени стали длиннее. Она остановилась около меня и сердито села рядом, подминая сочную зеленую траву.
* * *
___Медленно, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на нее привычно безразличным взглядом, единственным, который я мог себе позволить бросить на нее открыто, но сегодня она смотрит не на меня. Опустив голову и уставившись в землю, куда-то рядом со своими сапогами, она хмуро молчит. Я замечаю, что на ней надет новый кожаный доспех, и еще она кусает губы, словно собираясь мне что-то сказать.
___Я отворачиваюсь - ее неподвижный взгляд-не-на-меня и хмурый вид мне внове, но это слишком простые уловки для того, чтобы я поддался на них. День склоняется к вечеру, но солнечные лучи по-прежнему наполнены жаром - и я закрываю глаза и подставляю им лицо. Мне приятно сидеть здесь, особенно теперь, когда она сидит рядом, пусть нахмуренная и взъерошенная – но она здесь, и нарушенное было течение одного из наших с ней солнечных дней возобновило свою мерную неторопливость.
___Мы сидим так довольно долго - молча и неподвижно. Время от времени я смотрю на нее сквозь опущенные ресницы, но она сидит, не меняя позы, и взгляд ее по-прежнему лежит где-то рядом с носками ее новых сапог.
___Она шмыгает носом, когда солнечный круг цепляется оранжевым краем за зубцы горных пиков.
___- Ты ничего не хочешь мне сказать?
___Звук ее голоса. Я не представлял, что успею так сильно соскучиться по нему.
___На минуту я задумываюсь, что именно ей так хочется от меня услышать - но она, не дождавшись моего ответа, неожиданно вскидывает голову и, уставившись куда-то вверх, в безоблачную высь, произносит ровным будничным голосом:
___- А у нас теперь война.
___Я давлюсь словами на языке. Я ничем себя не выдаю, и даже голос мой звучит лениво и небрежно, когда я переспрашиваю:
___- Война?
___- Сегодня утром. Наш лидер и ваш. Уже все знают..
___Соперничество между нашими кланами, обострившееся в последние недели. Мелкие стычки, взаимная неприязнь, постоянные оскорбления.
___Но перевести вражду на официальный уровень… Объявление войны - это выдача разрешения на убийство, в любое время, в любом месте, и вершащие закон всегда относились к клановым войнам с большим снисхождением…
___Я медленно выдыхаю. Если дело обстоит так, как она говорит, сейчас я могу испепелить ее на месте. И мне за это не будет ничего, кроме одобрения моих соратников.
___- Получается, что по-хорошему я должна была придти сюда, держа стрелу на тетиве. И убить тебя прежде, чем ты произнес бы заклинание, - она кривит губы в горькой усмешке, словно читая мои мысли, и, наконец, поднимает на меня глаза.
___Синие-синие, как вечернее небо над нами, безоблачное небо с первыми светлячками звездами. Они сами мерцают, как крупные летние звезды.
___Одним движением я оказываюсь рядом. Она испуганно дергается, пытаясь отодвинутся, и я сжимаю ее запястья, подтягивая к себе. Я вижу страх, плещущийся в этих звездах, мерцающих сквозь пушистые ресницы, и мне нравится этот страх, мне нравится, что она пытается отшатнутся от меня сейчас. Я протягиваю пальцы и смыкаю их на ее лице, сжимая подбородок и нежные губы, запрокидывая назад, до боли выгибая ее стройную шейку, и позволяю страху, плещущемуся в глубине ее глаз, захлестнуть ее всю.
Я наклоняюсь над ней и со злой улыбкой заглядываю в эти мерцающие звезды:
___- Убить меня прежде, чем я произнесу заклинание?..
___Она дергается, пытаясь вырваться, и я смеюсь, рывком подтягивая ее под себя. Она смотрит на меня с ужасом и ненавистью, и я беру ее за горло, а затем опускаю лицо и почти кусаю ее губы, безжалостно, причиняя как можно большую боль, разрывая все, что нас связывало и все то, что могло появиться между нами…
___И мои пальцы, сдавившие ее шею, почти испуганно разжимаются, когда она робко и бесконечно нежно отзывается на мой поцелуй.
* * *
Война.
Мирное течение моих дней утрачено, подобно минувшему дню.
На войне нет места для любви.
Солнце, давно утонувшее в горизонте, оставило след киноварью на самом краю ночного неба.
Любовь…
Она спит у меня на руках, положив голову на мое плечо, и пушистые ее ресницы трепещут призрачными тенями, вторя биению ее сердца.
Впервые за много дней я не сомневаюсь в том, что заставляет мое сердце биться горячо и решительно.
Что бы ни случилось завтра – я знаю, что мы встретим это вместе.
Мирное течение моих дней утрачено, подобно минувшему дню.
На войне нет места для любви.
Солнце, давно утонувшее в горизонте, оставило след киноварью на самом краю ночного неба.
Любовь…
Она спит у меня на руках, положив голову на мое плечо, и пушистые ее ресницы трепещут призрачными тенями, вторя биению ее сердца.
Впервые за много дней я не сомневаюсь в том, что заставляет мое сердце биться горячо и решительно.
Что бы ни случилось завтра – я знаю, что мы встретим это вместе.
Участник № 15 "Собака"
Такой её и увидела девочка, шедшая мимо – трёхлапую, грязную и искусанную до крови собаку, изодранную непонятно зачем и за что, собака бездвижно лежала и смотрела тоскливым взглядом, в котором не было обиды, только грусть и непонимание. Девочка смотрела на собаку своим единственным глазом и видела в её взгляде до боли знакомые, отраженные, словно в домашнем зеркале, чувства. У неё с рождения не было глаза, и этого стало достаточно, чтобы стать чужой. Никто не скажет почему, людям не нужно бороться за выживание ежеминутно, но этого стало достаточно.
Девочка гладила собаку, оставляя на своей ладошке следы её крови, затем бережно взяла её на руки и ласково сказала – пойдём со мной, я назову тебя Лапа.
Собака
Она хотела быть со стаей, стать её частью, стать «своей»… Но её не пустили. Собаки не были злыми – им просто нужно выживать. У них есть оправдание. Стае не нужна собака с оторванной лапой, она стала бы обузой и лишним ртом. Они даже не стали её убивать, просто покусали и демонстративно оставили лежать в луже собственной крови и грязи с землёй. Такой её и увидела девочка, шедшая мимо – трёхлапую, грязную и искусанную до крови собаку, изодранную непонятно зачем и за что, собака бездвижно лежала и смотрела тоскливым взглядом, в котором не было обиды, только грусть и непонимание. Девочка смотрела на собаку своим единственным глазом и видела в её взгляде до боли знакомые, отраженные, словно в домашнем зеркале, чувства. У неё с рождения не было глаза, и этого стало достаточно, чтобы стать чужой. Никто не скажет почему, людям не нужно бороться за выживание ежеминутно, но этого стало достаточно.
Девочка гладила собаку, оставляя на своей ладошке следы её крови, затем бережно взяла её на руки и ласково сказала – пойдём со мной, я назову тебя Лапа.
Участник № 16 "Жизнь в коконе"
Последние 20 лет его жизни прошли в коконе. Кокон был достаточно просторным, там помещались стулья, письменный стол, вешалка для одежды, холодильник и старый диван... Периодически на стульях кто-нибудь появлялся, да и диван пустовал крайне редко. Правда, посетители стульев и дивана надолго не задерживались, и исчезали столь же неожиданно и стремительно, как появлялись, но они всегда забывали что-нибудь в коконе. Многих из них он мог представить столь живо, что они на секунду возвращались в кокон, хитро ему подмигивали и снова исчезали. На одной стене возле дивана кто-то нарисовал прямоугольник, со временем превратившийся в окно. И тогда он мог наблюдать за тем, что делается снаружи. Впрочем, ничего примечательного там не было: тянулись трубы, обмотанные серыми, порядком потрепанными клочками ваты, рос чахлый кустик сирени, да периодически появлялись грязные лужи. Дальше, насколько хватало взора, был желтовато-серый пустырь. Он нарисовал картины восхода и заката вне кокона. Потом ещё одну - «Появление луж». Больше рисовать было нечего, и смотреть за окно он перестал. Из вещей, забытых в коконе, он соорудил галерею. Она громоздилась между вешалкой для одежды и холодильником. Но уследить за экспонатами выставки он не мог. Кокон постоянно менялся, когда в нем появлялся кто-то новый. Посетители деформировали своим присутствием абсолютно все. Чайник, который был «просто чайником», стал со временем «чайником с облупленными боками, из которого мы пили чай два года назад и говорили о том, какая же вздорная штука, эта жизнь вне кокона», стол превращался в «место, где сидела она и дрыгала ногами в узких джинсах», диван видоизменялся столько раз, что подобрать название для него он теперь затруднялся. Да и он, из просто «него» превратился в «человека, который что-то сделал и чего-то не сделал, прожив 20 лет в коконе».
Сегодня в коконе было неуютно и тоскливо. Ушла она. Вернее теперь не «она», а «ещё одна, которая исчезла из кокона, оставив после себя мятый диван и запах духов». Кокон приобрел сиреневатый оттенок и потемнел. Он курил, глядя на «Закат вне кокона». На лбу у него появилась складочка, которая придавала его лицу серьезность и взрослость, как ему казалось. Он взял в руки газету. Запах свежих газет совсем недавно стал заполнять кокон. Не то, чтобы ему были важны события вне кокона, просто шуршание газетных страниц придавало какое-то новое звучание утра и делало предстоящий день более значимым в его глазах. «На заседании комиссии….», «Решение о продление сроков…», «Это абсолютная инновация в области отечественного…», «...Возможно это займет определенное время, но мы надеемся на….». Бегущие перед глазами строки не вызывали никакого отклика. Мыслей, в общем-то, не было. Хотелось, чтобы на одном из стульев кто-нибудь появился и изменил кокон в очередной раз, не важно как.
Как назло посетителей в коконе не было. Он полез в холодильник и наткнулся на сломанные часы. Кажется, эти часы оставил один из первых посетителей его кокона. Стрелки замерли на 14:45, вероятнее всего, навсегда. Он начал было воспроизводить перед взором тот вечер, когда эти часы оказались в коконе, но тут за спиной раздался детский голос:
- Зачем ты нарисовал то, что за окном?
Он оглянулся. Перед ним сидел мальчик лет 12 на вид, в клетчатой рубашке и серых брюках с дыркой на одном колене, растрепанный и немного чумазый. Мальчик переводил взгляд с него на «Появление луж». Прежде дети никогда не появлялись в его коконе, поэтому он был порядком удивлен.
- Зачем рисовать лужи внутри, когда они снаружи?
Что ответить на этот вопрос он не знал. Он вообще никогда не задумывался над своими картинами, просто осознание того, что он может втянуть частичку жизни вне кокона вовнутрь, заставляла его гордиться. Чтобы не оправдываться перед мальчишкой, он сел на свободный стул и почесав затылок, с серьезным видом ответил:
- Так надо.
Мальчик серьезно покивал головой, видимо, такое объяснение его вполне устраивало, и спросил:
- А меня нарисовать можешь?
Он задумался. До этого ему не приходило в голову, что посетителей кокона тоже можно рисовать. Ему хватало забытых в коконе вещей.
Подумав немного, он согласился попробовать. Мальчишка сидел спокойно и все смотрел, то на «Появление луж», то за окно, то ещё куда-то, казалось, внутрь себя. Застывшие часы, как и прежде, показывали без пятнадцати три, а кокон никак не желал менять фиолетовый оттенок, разве что, мрачность немного рассеялась.
- А ты давно тут? – голос мальчика выдернул его из погружения в фиолетовый цвет.
Давно ли он тут? Двадцать лет, это наверно, давно, но они пролетели так быстро, что, кажется, что это совсем короткий отрезок времени. Но если посмотреть на выставку забытых вещей, да ещё и покопаться в холодильнике, под диваном и за вешалкой, то получится так много всего, что опять окажется, что он тут довольно давно.
- Наверно, давно, - наконец ответил он.
Мальчик опять серьезно кивнул и больше вопросов не задавал. Когда портрет мальчика был закончен, они сели пить чай и говорили обо всем на свете. Мальчик рассказывал ему о том, как он живет там, вне кокона, о своих друзьях и родителях, школе и футболе, и получалось у него так интересно, что дух захватывало. И ему на секунду представилось, что это он, он учится и играет, веселится и плачет, что это он, он (!) живет вне кокона.
А потом мальчик исчез, как обычно исчезали его посетители. Кокон, тем временем, приобрел желтовато-молочный оттенок и казался очень мягким. Прислонив портрет мальчика к стенке, он лег на диван и незаметно для себя уснул. Складка на его лбу разгладилась, и лицо выглядело спокойным, умиротворенным и каким-то детским, пожалуй, именно так оценил бы его сторонний наблюдатель, окажись он в коконе в этот момент.
Проснувшись с утра, он первым делом выглянул в окно, чего не делал уже достаточно долго. Точная копия «Рассвета вне кокона» поприветствовала его снаружи. Впрочем, уже через секунду ему было не до рассвета. Прямо посреди галереи забытых вещей на стене красовался разлом. Части вещей явно не хватало. Но каких? Там накопилось столько всего, что и не упомнишь. Надо сказать, что он немного удивился произошедшему. За 20 лет в коконе происходили различные перемены, но такого ещё не бывало. Он мерил кокон шагами и искал хоть какое-то объяснение случившемуся. Через несколько минут, а может быть даже часов хаотических перемещений по кокону, он внезапно остановился.
- Зачем мне то, чего я уже и вспомнить-то толком не могу, - сказал он вслух и, кажется, немного успокоился.
Весь день он ждал, что в коконе кто-нибудь появится. Хотелось поговорить, обсудить вот такую вот перемену. Но посетителей не было. Стулья пустовали и, казалось, что на них никто и никогда не сидел. Он уснул сидя за столом. А на следующее утро обнаружил, что пропала ещё часть галереи, да и на стенке с окном наметилась трещина. Так продолжалось несколько дней. Пропадали вещи, стенки кокона трескались. В голове хаотически проносились мысли. «Зачем мне сломанные часы? Они все равно не ходят…», «Ну и что, что ее духами больше не пахнет, какое они имеют значение сейчас», «Старые вещи… Зачем мне столько старых вещей, ведь вокруг есть столько всего нового, свежего, мальчишка же говорил…». Так прошло несколько недель.
Однажды утром он проснулся и увидел, что пропали картины. Искать их теперь было совершенно бессмысленно. В этом он убедился, разыскивая другие вещи, забытые в его коконе. Он выглянул в окно. Какое же оно серое, подумал он. И выглянул в разлом кокона. Мир снаружи был совсем не таким как внутри. Он притягивал и пугал одновременно. Вдруг вдалеке он увидел мальчишку, и хотя разглядеть, тот ли это мальчишка, было невозможно с такого расстояния, для себя он твердо решил, что тот самый.
А на следующее утро кокон лопнул. Он прошелся по обломкам того, что осталось от 20 лет его жизни и сел на трубы, обмотанные грязноватыми клочками ваты. Мир вне кокона встретил его очередным рассветом, очень похожим на тот, что он рисовал в коконе, но все же неуловимо отличавшимся от него. Он смотрел на большой серо-желтый пустырь, который тянулся так далеко, что образовывал линию горизонта с небом. Тут его внимание что-то отвлекло. Он обернулся и увидел, что чахлый кустик сирени расцвел…
"Жизнь в коконе"
Последние 20 лет его жизни прошли в коконе. Кокон был достаточно просторным, там помещались стулья, письменный стол, вешалка для одежды, холодильник и старый диван... Периодически на стульях кто-нибудь появлялся, да и диван пустовал крайне редко. Правда, посетители стульев и дивана надолго не задерживались, и исчезали столь же неожиданно и стремительно, как появлялись, но они всегда забывали что-нибудь в коконе. Многих из них он мог представить столь живо, что они на секунду возвращались в кокон, хитро ему подмигивали и снова исчезали. На одной стене возле дивана кто-то нарисовал прямоугольник, со временем превратившийся в окно. И тогда он мог наблюдать за тем, что делается снаружи. Впрочем, ничего примечательного там не было: тянулись трубы, обмотанные серыми, порядком потрепанными клочками ваты, рос чахлый кустик сирени, да периодически появлялись грязные лужи. Дальше, насколько хватало взора, был желтовато-серый пустырь. Он нарисовал картины восхода и заката вне кокона. Потом ещё одну - «Появление луж». Больше рисовать было нечего, и смотреть за окно он перестал. Из вещей, забытых в коконе, он соорудил галерею. Она громоздилась между вешалкой для одежды и холодильником. Но уследить за экспонатами выставки он не мог. Кокон постоянно менялся, когда в нем появлялся кто-то новый. Посетители деформировали своим присутствием абсолютно все. Чайник, который был «просто чайником», стал со временем «чайником с облупленными боками, из которого мы пили чай два года назад и говорили о том, какая же вздорная штука, эта жизнь вне кокона», стол превращался в «место, где сидела она и дрыгала ногами в узких джинсах», диван видоизменялся столько раз, что подобрать название для него он теперь затруднялся. Да и он, из просто «него» превратился в «человека, который что-то сделал и чего-то не сделал, прожив 20 лет в коконе».
Сегодня в коконе было неуютно и тоскливо. Ушла она. Вернее теперь не «она», а «ещё одна, которая исчезла из кокона, оставив после себя мятый диван и запах духов». Кокон приобрел сиреневатый оттенок и потемнел. Он курил, глядя на «Закат вне кокона». На лбу у него появилась складочка, которая придавала его лицу серьезность и взрослость, как ему казалось. Он взял в руки газету. Запах свежих газет совсем недавно стал заполнять кокон. Не то, чтобы ему были важны события вне кокона, просто шуршание газетных страниц придавало какое-то новое звучание утра и делало предстоящий день более значимым в его глазах. «На заседании комиссии….», «Решение о продление сроков…», «Это абсолютная инновация в области отечественного…», «...Возможно это займет определенное время, но мы надеемся на….». Бегущие перед глазами строки не вызывали никакого отклика. Мыслей, в общем-то, не было. Хотелось, чтобы на одном из стульев кто-нибудь появился и изменил кокон в очередной раз, не важно как.
Как назло посетителей в коконе не было. Он полез в холодильник и наткнулся на сломанные часы. Кажется, эти часы оставил один из первых посетителей его кокона. Стрелки замерли на 14:45, вероятнее всего, навсегда. Он начал было воспроизводить перед взором тот вечер, когда эти часы оказались в коконе, но тут за спиной раздался детский голос:
- Зачем ты нарисовал то, что за окном?
Он оглянулся. Перед ним сидел мальчик лет 12 на вид, в клетчатой рубашке и серых брюках с дыркой на одном колене, растрепанный и немного чумазый. Мальчик переводил взгляд с него на «Появление луж». Прежде дети никогда не появлялись в его коконе, поэтому он был порядком удивлен.
- Зачем рисовать лужи внутри, когда они снаружи?
Что ответить на этот вопрос он не знал. Он вообще никогда не задумывался над своими картинами, просто осознание того, что он может втянуть частичку жизни вне кокона вовнутрь, заставляла его гордиться. Чтобы не оправдываться перед мальчишкой, он сел на свободный стул и почесав затылок, с серьезным видом ответил:
- Так надо.
Мальчик серьезно покивал головой, видимо, такое объяснение его вполне устраивало, и спросил:
- А меня нарисовать можешь?
Он задумался. До этого ему не приходило в голову, что посетителей кокона тоже можно рисовать. Ему хватало забытых в коконе вещей.
Подумав немного, он согласился попробовать. Мальчишка сидел спокойно и все смотрел, то на «Появление луж», то за окно, то ещё куда-то, казалось, внутрь себя. Застывшие часы, как и прежде, показывали без пятнадцати три, а кокон никак не желал менять фиолетовый оттенок, разве что, мрачность немного рассеялась.
- А ты давно тут? – голос мальчика выдернул его из погружения в фиолетовый цвет.
Давно ли он тут? Двадцать лет, это наверно, давно, но они пролетели так быстро, что, кажется, что это совсем короткий отрезок времени. Но если посмотреть на выставку забытых вещей, да ещё и покопаться в холодильнике, под диваном и за вешалкой, то получится так много всего, что опять окажется, что он тут довольно давно.
- Наверно, давно, - наконец ответил он.
Мальчик опять серьезно кивнул и больше вопросов не задавал. Когда портрет мальчика был закончен, они сели пить чай и говорили обо всем на свете. Мальчик рассказывал ему о том, как он живет там, вне кокона, о своих друзьях и родителях, школе и футболе, и получалось у него так интересно, что дух захватывало. И ему на секунду представилось, что это он, он учится и играет, веселится и плачет, что это он, он (!) живет вне кокона.
А потом мальчик исчез, как обычно исчезали его посетители. Кокон, тем временем, приобрел желтовато-молочный оттенок и казался очень мягким. Прислонив портрет мальчика к стенке, он лег на диван и незаметно для себя уснул. Складка на его лбу разгладилась, и лицо выглядело спокойным, умиротворенным и каким-то детским, пожалуй, именно так оценил бы его сторонний наблюдатель, окажись он в коконе в этот момент.
Проснувшись с утра, он первым делом выглянул в окно, чего не делал уже достаточно долго. Точная копия «Рассвета вне кокона» поприветствовала его снаружи. Впрочем, уже через секунду ему было не до рассвета. Прямо посреди галереи забытых вещей на стене красовался разлом. Части вещей явно не хватало. Но каких? Там накопилось столько всего, что и не упомнишь. Надо сказать, что он немного удивился произошедшему. За 20 лет в коконе происходили различные перемены, но такого ещё не бывало. Он мерил кокон шагами и искал хоть какое-то объяснение случившемуся. Через несколько минут, а может быть даже часов хаотических перемещений по кокону, он внезапно остановился.
- Зачем мне то, чего я уже и вспомнить-то толком не могу, - сказал он вслух и, кажется, немного успокоился.
Весь день он ждал, что в коконе кто-нибудь появится. Хотелось поговорить, обсудить вот такую вот перемену. Но посетителей не было. Стулья пустовали и, казалось, что на них никто и никогда не сидел. Он уснул сидя за столом. А на следующее утро обнаружил, что пропала ещё часть галереи, да и на стенке с окном наметилась трещина. Так продолжалось несколько дней. Пропадали вещи, стенки кокона трескались. В голове хаотически проносились мысли. «Зачем мне сломанные часы? Они все равно не ходят…», «Ну и что, что ее духами больше не пахнет, какое они имеют значение сейчас», «Старые вещи… Зачем мне столько старых вещей, ведь вокруг есть столько всего нового, свежего, мальчишка же говорил…». Так прошло несколько недель.
Однажды утром он проснулся и увидел, что пропали картины. Искать их теперь было совершенно бессмысленно. В этом он убедился, разыскивая другие вещи, забытые в его коконе. Он выглянул в окно. Какое же оно серое, подумал он. И выглянул в разлом кокона. Мир снаружи был совсем не таким как внутри. Он притягивал и пугал одновременно. Вдруг вдалеке он увидел мальчишку, и хотя разглядеть, тот ли это мальчишка, было невозможно с такого расстояния, для себя он твердо решил, что тот самый.
А на следующее утро кокон лопнул. Он прошелся по обломкам того, что осталось от 20 лет его жизни и сел на трубы, обмотанные грязноватыми клочками ваты. Мир вне кокона встретил его очередным рассветом, очень похожим на тот, что он рисовал в коконе, но все же неуловимо отличавшимся от него. Он смотрел на большой серо-желтый пустырь, который тянулся так далеко, что образовывал линию горизонта с небом. Тут его внимание что-то отвлекло. Он обернулся и увидел, что чахлый кустик сирени расцвел…
Участник № 17
Волшебство. Оно в моей душе. В моем сердце. В моих глазах. Перед ними. В плеере играет вальс из к/ф «Три орешка для золушки». Мысли вслух.
Ищите Бога в своем собственном сердце, больше вы не найдете его нигде.
Просто ребенок. Когда я увидела ее в первый раз, она была скудно одета: поношенный комбез, затертые колготки, маленькие испуганные глазки, большие уши, волосы аля «я упала с сеновала тормозила головой». Но что-то в ней было. Она явно не понимала, кто мы такие и зачем приехали, но ее маленькие черные глазки смотрели так пытливо и как-то совсем по-взрослому, как будто на тебя смотрел не маленький ребенок, а сам Господь Бог, испытывая тебя. Она подошла и несмело взяла игрушку, которую ей протянула мама. Это была красивая яркая улитка, наверное, таких не было в детском доме. Сначала она ее долго разглядывала, будто боясь притронуться, потом она отошла от нас и стала ее разбирать. Она почти не говорила. Ели разделяла звуки…
Я сидела в машине и лихорадочно повторяла: «она – обезьяна, как обезьяна». Хотя внешность не главное в жизни, но мне почему-то она показалось не очень симпатичной. Я долго думала. Слезы невольно катились по моим щекам толи от того, что этот маленький живой комочек совсем один в этом огромном мире и нет никого, кто бы его любил, то ли от шока, что скоро она будет моей сестрой.
Известно, что Бог никогда не захлопывает дверь у тебя перед носом, не открыв при этом коробку шоколадных конфет…
Так началось мое путешествие в совсем иную реальность, реальность где я уже не была единственным ребенком в семье. Теперь я – старшая сестра. Родители всегда мечтали о маленьком чаде: я уже почти выросла, редко бываю дома, редко позволяю сюсюкать со мной, а они же родители, им же хочется. Так мы пришли к решению взять ребенка из детского дома, и мне будет лучше, и им. Это было истинно верное решение и ни один из нас до сих пор не пожалел и врятли уже пожалеет. Мы столько всего приобрели вместе с её приходом в нашу семью! Они долго выбирали, подбирали, кто им понравится и вот, наконец, нашли N-детский дом в N-городе. Отправились туда всей семьей и больше никуда не поехали. Это была она.
Отец знает своих детей не хуже, чем Бог всех нас, он читает в глубине сердец и судит самые намерения.
Позже родители к ней ездили почти каждые выходные, ехать было далеко, поэтому меня не брали, но мне вполне хватило их восторженных рассказов, чтобы тоже полюбить это чудо. Она и вправду чудо. Смешная. Люблю ее. Она так смотрит на меня, доверчиво, будто говорит: «Я тебе верю, сестренка, ты мне нужна». Доверяет мне, могу подкинуть ее хоть до потолка, она не боится и не кричит, знает, что поймаю. Раньше вообще ничего не боялась и никогда не плакала. Говорить стала понемногу, односложно, «аво» (алло, орала в трубку домофона до потери голоса на весь подъезд), «моко» (молоко) или «касека» (конфета), а еще «подаки» (подарки). Любит их очень. Кидается ко всем пакетам и кричит: «подаки!!!»
Когда ее только привезли, для меня это было просто шоком, не то что бы я ее не хотела, наоборот - мечтала, просто поверить не могла, и сейчас, если честно до конца не верю, что она теперь моя родная. Моя. И я тоже её. Это так здорово.
Я не знаю, что будет дальше, какой она вырастет, сможем ли мы ей дать все что нужно, получится ли из нас идеальная семья, но с каждым днем она меняется, и внешне и характер: это уже не тот глупыш с маленькими напуганными мышиными глазками, это уже очень симпатичная, кстати она очень похожа на меня, хитрюжка, которая знает что и как. Она становиться умнее, смешнее, с ней и дом повеселел и родителям хорошо, тяжело, но хорошо… а мне? Я люблю её до безумия, и знаю, что это взаимно, что же еще надо для счастья? Я счастлива. По-настоящему. Только я считаю, что настоящие чудеса — это не фокусы, не опыты занимательной физики. У нас в городе в цирке тоже такое выделывают… Подлинные чудеса, при виде которых господь бог улыбается от радости на небе, — эти чудеса люди делают сами, творят с помощью мужества и ума, дарованного им Господом Богом.
Волшебство. Оно в моей душе. В моем сердце. В моих глазах. Перед ними. В плеере играет вальс из к/ф «Три орешка для золушки». Мысли вслух.
Ищите Бога в своем собственном сердце, больше вы не найдете его нигде.
Просто ребенок. Когда я увидела ее в первый раз, она была скудно одета: поношенный комбез, затертые колготки, маленькие испуганные глазки, большие уши, волосы аля «я упала с сеновала тормозила головой». Но что-то в ней было. Она явно не понимала, кто мы такие и зачем приехали, но ее маленькие черные глазки смотрели так пытливо и как-то совсем по-взрослому, как будто на тебя смотрел не маленький ребенок, а сам Господь Бог, испытывая тебя. Она подошла и несмело взяла игрушку, которую ей протянула мама. Это была красивая яркая улитка, наверное, таких не было в детском доме. Сначала она ее долго разглядывала, будто боясь притронуться, потом она отошла от нас и стала ее разбирать. Она почти не говорила. Ели разделяла звуки…
Я сидела в машине и лихорадочно повторяла: «она – обезьяна, как обезьяна». Хотя внешность не главное в жизни, но мне почему-то она показалось не очень симпатичной. Я долго думала. Слезы невольно катились по моим щекам толи от того, что этот маленький живой комочек совсем один в этом огромном мире и нет никого, кто бы его любил, то ли от шока, что скоро она будет моей сестрой.
Известно, что Бог никогда не захлопывает дверь у тебя перед носом, не открыв при этом коробку шоколадных конфет…
Так началось мое путешествие в совсем иную реальность, реальность где я уже не была единственным ребенком в семье. Теперь я – старшая сестра. Родители всегда мечтали о маленьком чаде: я уже почти выросла, редко бываю дома, редко позволяю сюсюкать со мной, а они же родители, им же хочется. Так мы пришли к решению взять ребенка из детского дома, и мне будет лучше, и им. Это было истинно верное решение и ни один из нас до сих пор не пожалел и врятли уже пожалеет. Мы столько всего приобрели вместе с её приходом в нашу семью! Они долго выбирали, подбирали, кто им понравится и вот, наконец, нашли N-детский дом в N-городе. Отправились туда всей семьей и больше никуда не поехали. Это была она.
Отец знает своих детей не хуже, чем Бог всех нас, он читает в глубине сердец и судит самые намерения.
Позже родители к ней ездили почти каждые выходные, ехать было далеко, поэтому меня не брали, но мне вполне хватило их восторженных рассказов, чтобы тоже полюбить это чудо. Она и вправду чудо. Смешная. Люблю ее. Она так смотрит на меня, доверчиво, будто говорит: «Я тебе верю, сестренка, ты мне нужна». Доверяет мне, могу подкинуть ее хоть до потолка, она не боится и не кричит, знает, что поймаю. Раньше вообще ничего не боялась и никогда не плакала. Говорить стала понемногу, односложно, «аво» (алло, орала в трубку домофона до потери голоса на весь подъезд), «моко» (молоко) или «касека» (конфета), а еще «подаки» (подарки). Любит их очень. Кидается ко всем пакетам и кричит: «подаки!!!»
Когда ее только привезли, для меня это было просто шоком, не то что бы я ее не хотела, наоборот - мечтала, просто поверить не могла, и сейчас, если честно до конца не верю, что она теперь моя родная. Моя. И я тоже её. Это так здорово.
Я не знаю, что будет дальше, какой она вырастет, сможем ли мы ей дать все что нужно, получится ли из нас идеальная семья, но с каждым днем она меняется, и внешне и характер: это уже не тот глупыш с маленькими напуганными мышиными глазками, это уже очень симпатичная, кстати она очень похожа на меня, хитрюжка, которая знает что и как. Она становиться умнее, смешнее, с ней и дом повеселел и родителям хорошо, тяжело, но хорошо… а мне? Я люблю её до безумия, и знаю, что это взаимно, что же еще надо для счастья? Я счастлива. По-настоящему. Только я считаю, что настоящие чудеса — это не фокусы, не опыты занимательной физики. У нас в городе в цирке тоже такое выделывают… Подлинные чудеса, при виде которых господь бог улыбается от радости на небе, — эти чудеса люди делают сами, творят с помощью мужества и ума, дарованного им Господом Богом.
Участник № 18 "Лучики"
Лучики, почувствовав, что их вечный враг слабеет, хлынули нескончаемым потоком, освобождая все новые и новые территории, и наконец выхватили из тьмы одинокую фигуру сидящего мужчины. Обхватив колени и положив на них голову, он задумчиво смотрел на светлеющее небо, на ползущие лучи, на поднимающееся над плато солнце.
“Все в этом мире создано с определенной целью, имеет смысл, играет свою роль”,- думал он: “Даже абстрактные вещи… Солнце встает и садится, земля вертится, лучи разгоняют тень… День за днем. А в чем мой смысл? Ах, если бы кто-нибудь помог мне понять…”
-Ты так уверен, что смысл есть?- раздалось позади мужчины. Тот оглянулся и, улыбнувшись, ответил, даже не удивляясь неожиданному появлению незнакомца:
-Да, я уверен. У нас не может не быть смысла жизни, мы живем, а значит должны иметь то, ради чего. Нужно лишь понять, что это.
-Смысла нет. Прости, что разочаровал тебя, но это так. Я создал всех живых существ свободными. Свободными решать, мыслить, жить. А смысл – всего лишь рамки; бремя, которое тяготит ничуть не хуже неизбежности. Некоторые думают, что смысл – это то, к чему они будут стремиться, едва получат его. Но это не так. Смысл – дверь в длинном коридоре ваших жизней, дойдя до которой, вы поймете, что двигаться дальше уже ни к чему. Это приговор для вас, а я не могу поступить так с теми, кого создал. Скажи, зачем ты здесь?
-Я не могу жить, зная, что всё бесцельно, Бог. Что я просто существую. Я долго искал то, ради чего я живу. Любовь, семья, творчество, развлечения… Но это совсем не те вещи. Тогда я отправился на поиски ответа в надежде, что сами поиски станут смыслом, но этого не произошло – на пути мне встретился город. Люди, живущие в нем, говорили о долине Бога, куда уходили все страждущие смысла. Никто не возвращался. Я решил, что они нашли то, что искали, и тоже решил рискнуть. Я ожидал встретить тут тебя – люди неспроста дают всему названия.
Печально улыбнувшись, Бог покачал головой:
-Я не дал вам смысла, но у каждого из вас было все, чтобы захотеть его обрести. Многие накинули на себя новые сети, загнали себя в другие рамки, и смысл жизни перестал интересовать их. Но тем, кто хочет его обрести, я не могу воспрепятствовать и даже готов помочь. Я понял, зачем ты пришел ко мне, но действительно ли ты хочешь обрести его?
-Да,- решительно ответил мужчина…
и исчез.
Бог снова покачал головой, стоя посреди продуваемого ветром плато, на котором он с самого начала времен ждал тех, кто тяготился не рамками, возведенными вокруг, а их отсутствием, для кого в жизни не хватало того, что они ошибочно возвеличили и назвали странным словом «Смысл». Создатель понимал, что настоящая ценность человека в свободе - в той частичке свободы, которая досталась от него каждому – а без свободы, обмененной на цель, все становится мертвым, как бы живо оно не выглядело…
Бог постоял ещё минуту, а затем пропал.
Никто в городе не удивился, что мужчина, спрашивавший о смысле жизни, не вернулся из долины Бога. Лишь маленький мальчик, встававший раньше восхода солнца и любивший наблюдать за рассветами, заметил на следующий день, что лучей, ползущих по земле, будто змейки, и пугающих тьму, стало больше. Ровно на один лучик. Как и всякий раз, когда кто-то уходил в долину…
Лучики
Светало. Первые лучики солнца, с трудом протиснувшиеся между небом и землей, теперь робко ползли по каменистой, растрескавшейся и оттого напоминающей причудливую мозаику, почве. Они словно испугались раскинувшегося перед ними мира, полного всех оттенков серого, сомневаясь в том, что смогут прогнать ночь, обернувшую всё в свои черные шелка. Лучики осторожничали, медленно ползли, прощупывали каждый сантиметр своего пути. А тьма пятилась, отступала, безнадежно капитулируя перед этими солнечными гонцами. Она дробилась на десятки маленьких теней, притаившихся под камнями, растекалась по глубоким трещинам на земле, забивалась в самую глубь щелей и нор. Злилась, щетинясь, но отступала, лелея надежду на скорый реванш, на ночь, когда она снова соберется в единое целое и, нежно обняв мир, погрузит его в сладкое забытье.Лучики, почувствовав, что их вечный враг слабеет, хлынули нескончаемым потоком, освобождая все новые и новые территории, и наконец выхватили из тьмы одинокую фигуру сидящего мужчины. Обхватив колени и положив на них голову, он задумчиво смотрел на светлеющее небо, на ползущие лучи, на поднимающееся над плато солнце.
“Все в этом мире создано с определенной целью, имеет смысл, играет свою роль”,- думал он: “Даже абстрактные вещи… Солнце встает и садится, земля вертится, лучи разгоняют тень… День за днем. А в чем мой смысл? Ах, если бы кто-нибудь помог мне понять…”
-Ты так уверен, что смысл есть?- раздалось позади мужчины. Тот оглянулся и, улыбнувшись, ответил, даже не удивляясь неожиданному появлению незнакомца:
-Да, я уверен. У нас не может не быть смысла жизни, мы живем, а значит должны иметь то, ради чего. Нужно лишь понять, что это.
-Смысла нет. Прости, что разочаровал тебя, но это так. Я создал всех живых существ свободными. Свободными решать, мыслить, жить. А смысл – всего лишь рамки; бремя, которое тяготит ничуть не хуже неизбежности. Некоторые думают, что смысл – это то, к чему они будут стремиться, едва получат его. Но это не так. Смысл – дверь в длинном коридоре ваших жизней, дойдя до которой, вы поймете, что двигаться дальше уже ни к чему. Это приговор для вас, а я не могу поступить так с теми, кого создал. Скажи, зачем ты здесь?
-Я не могу жить, зная, что всё бесцельно, Бог. Что я просто существую. Я долго искал то, ради чего я живу. Любовь, семья, творчество, развлечения… Но это совсем не те вещи. Тогда я отправился на поиски ответа в надежде, что сами поиски станут смыслом, но этого не произошло – на пути мне встретился город. Люди, живущие в нем, говорили о долине Бога, куда уходили все страждущие смысла. Никто не возвращался. Я решил, что они нашли то, что искали, и тоже решил рискнуть. Я ожидал встретить тут тебя – люди неспроста дают всему названия.
Печально улыбнувшись, Бог покачал головой:
-Я не дал вам смысла, но у каждого из вас было все, чтобы захотеть его обрести. Многие накинули на себя новые сети, загнали себя в другие рамки, и смысл жизни перестал интересовать их. Но тем, кто хочет его обрести, я не могу воспрепятствовать и даже готов помочь. Я понял, зачем ты пришел ко мне, но действительно ли ты хочешь обрести его?
-Да,- решительно ответил мужчина…
и исчез.
Бог снова покачал головой, стоя посреди продуваемого ветром плато, на котором он с самого начала времен ждал тех, кто тяготился не рамками, возведенными вокруг, а их отсутствием, для кого в жизни не хватало того, что они ошибочно возвеличили и назвали странным словом «Смысл». Создатель понимал, что настоящая ценность человека в свободе - в той частичке свободы, которая досталась от него каждому – а без свободы, обмененной на цель, все становится мертвым, как бы живо оно не выглядело…
Бог постоял ещё минуту, а затем пропал.
Никто в городе не удивился, что мужчина, спрашивавший о смысле жизни, не вернулся из долины Бога. Лишь маленький мальчик, встававший раньше восхода солнца и любивший наблюдать за рассветами, заметил на следующий день, что лучей, ползущих по земле, будто змейки, и пугающих тьму, стало больше. Ровно на один лучик. Как и всякий раз, когда кто-то уходил в долину…
Участник № 19 "Писатель"
Иногда состояние души, внутреннего мира, определяет наши поступки в реальном мире. Повинуясь инстинктивным чувствам, человек начинает действовать иначе, даже вопреки своему обычному и стандартному образу жизни. Кратковременный, но важный период заставляет задуматься, поразмышлять или просто расслабиться. Именно эти мысли витали в голове писателя Алексея Нихромова в этот ничем не примечательный день. Некая неведомая сила буквально вытащила его на улицу, хотя он предпочитал сидеть дома, занимаясь своими делами.
***
Лед со звонким треском провалился, образуя небольшую выемку, которая мгновенно заполнилась водой. Первый тест новых ботинок, купленных вчера, увенчался успехом. Впереди ожидало еще много экспериментов...
Алексей неспешно прогуливался по улицам города, отгородившись от внешнего мира плеером и мыслями. Но это совсем не мешало ему изучать окружающих его людей. Обычная прогулка обычного человека... Хотя, не совсем обычная. Удивительно, но Алексей шел по улице практически в одиночестве. Такое чувство, словно вокруг него образовался незримый контур радиусом в метров десять, который не пересекали остальные. Хотя народу на улице было не мало. Но Нихромов быстро выкинул это из головы. В конце концов, мало ли что может померещиться...
***
Кировка – одна из любимых улиц Алексея. Пожалуй, основная причина любви крылась в приличной протяженности Кировки. Можно было спокойно прогуляться по ней, наслаждаясь внешним видом одной из главных улиц города. Конечно, вид несколько портился современными магазинами в старинных домах, но по большому счету, на них и не стоило обращать пристального внимания. Конечно, если твоя цель – простая прогулка, а не шопинг.
Дойдя до монумента пожарника с бочкой, Алекс, решив передохнуть, присел на одну из стоящих неподалеку пустующих скамеек. Обстановка вполне идиллическая. Рядом с постаментом крутились родители с чадами. Неугомонные дети исследовали буквально каждый дюйм пожарника и его бочки, а родители с улыбками наблюдали в сторонке, изредка щелкая фотоаппаратами.
Нихромов, достав из внутреннего кармана куртки блокнот с ручкой, погрузился в обдумывание сюжета для нового романа. Идеи упорно не лезли в голову, и Алекс решил просто зарисовать ситуацию перед его глазами.
«Интересно, - писал он в блокноте, - человек обладает различными видами памяти, будь то моторная, зрительная, слуховая, тактильная... Если ему что-то понравилось, он обязательно это запомнит. Но вот что странно: человек, скажем, приезжает в новый город. Уйма впечатлений, новая жизнь, свежие краски... И человек не запоминает внутренние состояние и ощущения, а прибегает к одному из примитивных способов – фотографирует. Причем, с таким азартом и возбуждением... хотя использует бездушный предмет...
Есть ли смысл в фотографировании? Ты видишь прекрасную живую картину, которая живет каждой минутой, каждой секундой... а ты ее – раз и умертвил. Словно вырезал ножницами из общей картины бытия. И как от такого отрезанного статичного кусочка, сидя после дома, можно восторгаться? Интересно...»
***
- Эй, парень, закурить есть?
Оторвавшись от блокнота, Алекс мельком взглянул на подошедшего человека. Ничего примечательного не оказалось. Простой обыватель. Стандартные одежда и внешние черты.
- Я не курю, - ответил Нихромов.
- А что ты пишешь?
- Да так, свои мысли.
Мужчина пристально вгляделся в лицо Алексея.
- Хм, слушай, где-то я раньше тебя видел... мм... точно! Ты же писатель! Угадал? – с восторгом воскликнул он.
Алекс усмехнулся. Да, не каждый день его узнавали на улицах. Хотя, может, это и к лучшему...
- Вы не ошиблись. Алексей Нихромов, - представился Алекс.
- Нихромов? Я же читал все ваши книги! Слушайте, а... – мужчина замялся, - а можно автограф?
- Конечно. Присаживайтесь.
Алекс вырвал последнюю страничку из блокнота и размашисто расписался.
- Держите.
- Ой, спасибо большое. А вы как здесь? По делу иль просто? – поинтересовался мужчина.
- Вы не поверите. Вообще я решил ботинки новые проверить, а дальше уже потянуло прогуляться...
- Понятно. Вы знаете, у вас очень интересные книги. Читая, полностью погружаешься в придуманный вами мир, словно он настоящий. Реально начинаешь верить в происходящее, - проговорил мужчина.
- Правда? А вы не задумывались над тем, что фэнтезийный мир иногда действительно очень реален и материален? – поинтересовался Нихромов.
- Да вроде нет, - удивился мужчина. – Просто у вас очень интересные миры... словно настоящие...
***
Последняя запись в дневнике Алексея Нихромова:
«Писатель – это уникальный человек. Насколько же велико отличие писателя от обычного человека! Писатель-фантаст придумывает и создает целые миры, причем создает миры яркие, красочные, живые... И люди, читая книги, буквально с головой погружаются в созданные писателем миры. И, если хорошо и убедительно написано, начинают верить в него и жить в нем...
Интересно то, что читатель даже и не подозревает о том, насколько мощным оружием владеет писатель. Это оружие – сила слова. Писатель одним движением ручки может вырастить леса, снести дом или даже убить человека... просто стереть его... Да что говорить: он может создавать и уничтожать планеты, звезды и вселенные... И парадокс: читая все это, читатель в экстазе кричит: «Вот молодец! Ай да писатель! Давай еще!», даже не подозревая, что писатель полностью управляет и его сознанием, поведением, мыслями и жизнью...
Мы – владеем силой слова... мы – творцы этого мира... мы – писатели...
Иногда состояние души, внутреннего мира, определяет наши поступки в реальном мире. Повинуясь инстинктивным чувствам, человек начинает действовать иначе, даже вопреки своему обычному и стандартному образу жизни. Кратковременный, но важный период заставляет задуматься, поразмышлять или просто расслабиться. Именно эти мысли витали в голове писателя Алексея Нихромова в этот ничем не примечательный день. Некая неведомая сила буквально вытащила его на улицу, хотя он предпочитал сидеть дома, занимаясь своими делами.
***
Лед со звонким треском провалился, образуя небольшую выемку, которая мгновенно заполнилась водой. Первый тест новых ботинок, купленных вчера, увенчался успехом. Впереди ожидало еще много экспериментов...
Алексей неспешно прогуливался по улицам города, отгородившись от внешнего мира плеером и мыслями. Но это совсем не мешало ему изучать окружающих его людей. Обычная прогулка обычного человека... Хотя, не совсем обычная. Удивительно, но Алексей шел по улице практически в одиночестве. Такое чувство, словно вокруг него образовался незримый контур радиусом в метров десять, который не пересекали остальные. Хотя народу на улице было не мало. Но Нихромов быстро выкинул это из головы. В конце концов, мало ли что может померещиться...
***
Кировка – одна из любимых улиц Алексея. Пожалуй, основная причина любви крылась в приличной протяженности Кировки. Можно было спокойно прогуляться по ней, наслаждаясь внешним видом одной из главных улиц города. Конечно, вид несколько портился современными магазинами в старинных домах, но по большому счету, на них и не стоило обращать пристального внимания. Конечно, если твоя цель – простая прогулка, а не шопинг.
Дойдя до монумента пожарника с бочкой, Алекс, решив передохнуть, присел на одну из стоящих неподалеку пустующих скамеек. Обстановка вполне идиллическая. Рядом с постаментом крутились родители с чадами. Неугомонные дети исследовали буквально каждый дюйм пожарника и его бочки, а родители с улыбками наблюдали в сторонке, изредка щелкая фотоаппаратами.
Нихромов, достав из внутреннего кармана куртки блокнот с ручкой, погрузился в обдумывание сюжета для нового романа. Идеи упорно не лезли в голову, и Алекс решил просто зарисовать ситуацию перед его глазами.
«Интересно, - писал он в блокноте, - человек обладает различными видами памяти, будь то моторная, зрительная, слуховая, тактильная... Если ему что-то понравилось, он обязательно это запомнит. Но вот что странно: человек, скажем, приезжает в новый город. Уйма впечатлений, новая жизнь, свежие краски... И человек не запоминает внутренние состояние и ощущения, а прибегает к одному из примитивных способов – фотографирует. Причем, с таким азартом и возбуждением... хотя использует бездушный предмет...
Есть ли смысл в фотографировании? Ты видишь прекрасную живую картину, которая живет каждой минутой, каждой секундой... а ты ее – раз и умертвил. Словно вырезал ножницами из общей картины бытия. И как от такого отрезанного статичного кусочка, сидя после дома, можно восторгаться? Интересно...»
***
- Эй, парень, закурить есть?
Оторвавшись от блокнота, Алекс мельком взглянул на подошедшего человека. Ничего примечательного не оказалось. Простой обыватель. Стандартные одежда и внешние черты.
- Я не курю, - ответил Нихромов.
- А что ты пишешь?
- Да так, свои мысли.
Мужчина пристально вгляделся в лицо Алексея.
- Хм, слушай, где-то я раньше тебя видел... мм... точно! Ты же писатель! Угадал? – с восторгом воскликнул он.
Алекс усмехнулся. Да, не каждый день его узнавали на улицах. Хотя, может, это и к лучшему...
- Вы не ошиблись. Алексей Нихромов, - представился Алекс.
- Нихромов? Я же читал все ваши книги! Слушайте, а... – мужчина замялся, - а можно автограф?
- Конечно. Присаживайтесь.
Алекс вырвал последнюю страничку из блокнота и размашисто расписался.
- Держите.
- Ой, спасибо большое. А вы как здесь? По делу иль просто? – поинтересовался мужчина.
- Вы не поверите. Вообще я решил ботинки новые проверить, а дальше уже потянуло прогуляться...
- Понятно. Вы знаете, у вас очень интересные книги. Читая, полностью погружаешься в придуманный вами мир, словно он настоящий. Реально начинаешь верить в происходящее, - проговорил мужчина.
- Правда? А вы не задумывались над тем, что фэнтезийный мир иногда действительно очень реален и материален? – поинтересовался Нихромов.
- Да вроде нет, - удивился мужчина. – Просто у вас очень интересные миры... словно настоящие...
***
Последняя запись в дневнике Алексея Нихромова:
«Писатель – это уникальный человек. Насколько же велико отличие писателя от обычного человека! Писатель-фантаст придумывает и создает целые миры, причем создает миры яркие, красочные, живые... И люди, читая книги, буквально с головой погружаются в созданные писателем миры. И, если хорошо и убедительно написано, начинают верить в него и жить в нем...
Интересно то, что читатель даже и не подозревает о том, насколько мощным оружием владеет писатель. Это оружие – сила слова. Писатель одним движением ручки может вырастить леса, снести дом или даже убить человека... просто стереть его... Да что говорить: он может создавать и уничтожать планеты, звезды и вселенные... И парадокс: читая все это, читатель в экстазе кричит: «Вот молодец! Ай да писатель! Давай еще!», даже не подозревая, что писатель полностью управляет и его сознанием, поведением, мыслями и жизнью...
Мы – владеем силой слова... мы – творцы этого мира... мы – писатели...
- Статус
- В этой теме нельзя размещать новые ответы.